Читать книгу "Названец. Камер-юнгфера - Евгений Андреевич Салиас"

в свою камеру двумя солдатами, так как сам с трудом двигался.

Другой не только сам идти не мог, но был уже на том свете. С дыбы сняли мёртвое тело и отнесли прямо через двор в покойницкую…

Было два часа пополуночи. В шестом часу спавший генерал Ушаков был разбужен гонцом от принцессы с приказом. Он ахнул и стал собираться во дворец среди ночи в полной парадной форме. Одеваясь быстро, он всё хватался за голову и бормотал:

— Дела! Дела! Непостижимо! Не во сне ли я?!

XXXII

С того рокового дня, что проявился всемогущий монарх под скромным именем регента, и в обеих столицах, и в провинции по лицам всех немцев, а равно и по их поведению видно было, какое наступило время и чего ждать в будущем.

Разумеется, превыше всех недосягаем вполне был теперь Шварц. Как один из главных и видных представителей немецкой партии, шеф канцелярии решил отпраздновать возвышение своего покровителя. Но масса дел и хлопот за первые дни регентства заставляли всё откладывать. Так прошло три недели. Шварц жил один, как холостяк, но, однако, устраивая обеды и вечера, он, помимо своих бесчисленных друзей, приглашал и дам — их жён и дочерей.

Обязанности хозяйки брали на себя по очереди две дамы высшего немецкого кружка. Одна из них была Амалия Францевна Кнаус, другая по своим родственным связям стояла гораздо выше, будучи свояченицей графа Левенвольда.

Её просил Шварц распоряжаться преимущественно на обедах, когда приглашаемых накоплялось до двухсот человек. Как женщина более светская, чем г-жа Кнаус, она могла распоряжаться всеми хозяйственными подробностями хотя и хуже г-жи Кнаус, но зато умела принимать и занимать гостей.

На вечера и ужины Шварц приглашал гораздо менее народу, не более тридцати — сорока человек. Это были не простые знакомые, приглашаемые лишь в качестве немцев, а более близкие люди; если не друзья, то давнишние знакомые. Разумеется, это был кружок не только немецкий, но и исключительно ярых приверженцев герцога, готовых за него и в огонь и в воду.

Назначив день празднества в честь герцога-регента, Шварц позвал к себе теперь ещё меньшее количество гостей. Всех было не более двадцати человек. Разумеется, ранее всех явилось семейство Кнаус, и, пока Амалия Францевна хлопотала в доме, всё осматривая от буфета до кухни, пока Карл вступил тоже в свою должность — осматривал карточные и шахматные столы, Тора, явившаяся печальная и тревожная, осталась наедине со Шварцем и решительно, энергично повела атаку на своего крестного отца.

Она заявила, что считает лже-Зиммера положительно и окончательно своим женихом. И, если он в своём самозванстве кругом виновен, то его всё-таки надо простить. Раз он станет её мужем, то, конечно, будет верным слугой герцога.

Шварц ни словом не обмолвился крестнице о том, какой в этот же день был отдан приказ Ушакову по желанию самого герцога.

Теперь он возражал, что мог, а Тора горячо называла всё клеветой, иногда соглашалась, но повторяла своё:

— Когда он будет моим мужем, то вполне переменится!

Кончилось тем, что Шварц обещал крестнице снова просить герцога о Львовых, но с непременным условием брака.

— Полное прощение и забвение всего, — сказал он, — явится с моей стороны только после того, что ты выйдешь из церкви, обвенчанная с ним. А до тех пор я буду его опасаться и никакого дела с ним иметь не стану. Кто меня раз обманул, тому я верить не могу. Разве с условием, чтобы он переродился. В данном случае это перерождение будет ваше бракосочетание! Да и то, Бог весть, — прибавил Шварц, — может быть, ты с ним не сладишь, и он останется сомнительным человеком. Хуже даже: очень не сомнительным приверженцем наших врагов.

— Вздор! Вздор! — отчаянно замахала руками Тора.

— Ну, хорошо! Завтра я снова им займусь и доложу о нём. А затем, если герцог дозволит его освободить, то распоряжусь тотчас и дам тебе знать.

— Но надеетесь ли вы убедить герцога?

— Сделаю всё, что могу. Буду прямо ради тебя просить заступиться, как за твоего жениха. И это именно обстоятельство, я думаю, подействует на герцога.

Едва только окончилась беседа хозяина с крестницей, как появились уже человека три гостей, а затем, менее чем через час времени, все были налицо. В числе прочих явились Адельгейм и Лакс, не только прощённый, но награждённый Шварцем. Молодёжь уселась в одной гостиной, занялась всякими конфетами и печеньями. Пожилые дамы отправились в другую гостиную — толковать о своих домашних и хозяйских делах… Мужчины заговорили о том, о чём толковала вся столица, — о вопросе важном, государственном: о принятии светлейшим герцогом титула высочества.

Женщины, жёны немецких сановников, были, конечно, менее осторожны в своих беседах. То, о чём их мужья и братья толковали наедине и шёпотом, барыни со слов мужей говорили громко. Поэтому теперь в гостиной темой разговора вдруг сделался вопрос не только щекотливый, но и опасный: судьба принца Антона Ульриха с женою.

Все эти пожилые и старые дамы, не стесняясь, обсуждали и решали, что светлейший герцог может отправить принца и принцессу в Германию, оставить лишь одного императора и быть полновластным вершителем судеб империи впредь до его совершеннолетия. По крайней мере, принцесса не будет упрямиться в важных делах, а принц не будет путаться не в своё дело и замышлять всякие глупости, и оба, муж и жена, не будут беспокоить и сердить его светлость.

В то же время половина гостей-мужчин уселись за карточные столы. На большинстве столов шла игра в ломбер, для которой недавно уже появились особые столы с наклеенным на них сукном и уже получившие от игры своё название ломберные. На них же играли в кадрилью. На других столах, простых деревянных, шла другая игра, в фаро и, главным образом, в лабэт, то есть la bête.

Ровно в одиннадцать часов ужин был уже готов, и весёлое общество человек с двадцать шумно село за стол. Хозяйка, г-жа Кнаус, и другая, в качестве её помощницы, её дочь Тора, распоряжались. Тора после беседы с крестным была настолько в духе, даже восторженно радостна, что её оживление подействовало на многих, тем паче, что эти многие очень её любили.

Разумеется, почти все знали, в каком горестном положении молодая девушка, но были убеждены, что её крестный из-за неё простит поддельного немца Зиммера и согласится на её брак.

И только одному человеку из всех гостей Шварц теперь заявил