Читать книгу "Дети Воинова - Жанна Вишневская"

Казалось, что любые слова благодарности тут неуместны.

Букетик вдруг оказался в руке у мамы, это произошло так естественно, что я даже не понял, папа ли дал ей цветы, или она сама взяла их. Почему-то в полной тишине мы пошли в комнату.

У маминой кровати стояла маленькая хрустальная вазочка, купленная когда-то по случаю и с тех пор пустовавшая. И вдруг стало совершенно понятно, какие именно цветы в ней должны стоять. Фиалки отражались в стеклянных гранях, край воды безжалостно ломал стебельки.

Говорят, что фиалки сильно пахнут, мне показалось, что совсем нет. Может, запах был такой тонкий, что его не уловил мой слегка заложенный нос. А вот нежность, которую они распространяли, я буду помнить всегда. И напоминанием о ней служит маленькая хрустальная ваза, такая неуместная в интерьере современной квартиры и столь же бережно хранимая, как и то хрупкое тепло, когда, проснувшись, уже не помнишь своего сна, но сохраняешь в душе ощущение призрачного счастья и огорчаешься, что этот сон уже никогда не повторится.

Глава двадцать четвертая

Трагедия Аркаши Хайль-Пипкина,
или Дачные уроки анатомии

Еще дети пальцем оттаивали дырочки на оконных стеклах мартовских трамваев и снег хрумкал под ногами, как малосольные огурцы, а уже потянулись ленинградцы в сторону Карельского перешейка, чтобы договориться о дачах на летний сезон.

Нам было легче. Состав дачников на Коммунаров мало менялся, и для хозяев мы были почти как родные.

Это лето стало последним перед поступлением в школу. По устоявшимся еврейским традициям, она должна была быть, разумеется, английской. Хорошие школы все знали наперечет, и попасть в них было непросто. В ходу был натуральный обмен: поступление ребенка обменивалось на знакомство в театре, мясном магазине, комиссионке и, что самое парадоксальное, на кладбище.

В моем случае обошлись мясным отделом в «низке», где царствовал король микрорайона Исаак. В прошлой жизни он был, наверное, скульптором. Как Роден отсекал от каменной глыбы все лишнее, так и Исаак отсекал лишние, с его точки зрения, филейные части, грудку, огузок, а оставшийся обглоданный скелет шел на прилавок. Он никогда не изменял себе, ваяя костяные остовы со случайно не срезанными кусками мяса в стиле, который потом я узнавал в скульптурах Джакометти. Плагиат, да и только.

Ненужная, с точки зрения Исаака, вырезка и другие деликатесы небрежно сгружались под прилавок и шли на столы нужных людей: все тех же работников комиссионок, ювелирных, мебельных магазинов и «Березок». Почему валютные магазины назывались «Березками», для меня так и осталось загадкой.

Помню, как знакомый моряк, ходивший в «загранку», за чеки Внешпосылторга купил мне жвачку, а маме перепал набор трусиков в коробке-сердечке со смешным названием «неделька». Мама их берегла и надевала, по словам папы, только на выход, например в театр.

Папа при этом ехидно добавлял, чтобы она не забыла продемонстрировать их в фойе. Это уже потом я понял, что для мамы, как и для других женщин, красивое белье, да и просто целые колготки были праздником, как и сам поход в театр, в ресторан или в гости.

* * *

Для нас, детей, праздником было лето. Три месяца беззаботного, бесшабашного и почти бесконтрольного счастья.

Едва оно наступило, меня с бабушкой и дедушкой эвакуировали на дачу. Ничего не изменилось, и все те же соседи стали съезжаться к началу июня. Приехали генерал с генеральшей и с неразлучным мстителем Пуршем. Генерал с годами как-то сдал и даже стал делить с котом ложе. Кот же, справедливости ради, на кровать гадить перестал. У него теперь были другие заботы – на даче появился конкурент. В этом году боковой флигелек сняли супруги Дымшицы, которые привезли с собой роскошного сиамского кота невероятных размеров, победителя каких-то там международных конкурсов кошачьей красоты.

Уже немолодой и избалованный генеральшей Пурш вынужден был отстаивать территорию. Войны велись не на жизнь, а на смерть.

Кастрированный в юности Пурш, хоть и насиловал периодически любимую подушку генерала, оставляя на равнодушной наволочке следы сексуальных домогательств, в мышечной массе уступал сиамцу-производителю. Но доказать, что старый конь борозды не портит, считал своим долгом. Все-таки персы были знаменитыми воинами.

Генерал, потенция которого уменьшалась обратно пропорционально карьерному росту, проникся и встал на сторону своего бывшего заклятого врага. Долгими дачными вечерами, объединенные общей проблемой, кот и генерал разрабатывали стратегические планы. Генерал набрасывал схемы нападения и отступления, клятвенно обещая держать тыл. Однажды, пожалев раненого, но непобежденного кота, генерал робко, впервые в жизни, предложил капитуляцию.

Пурш выслушал и в отместку поимел генеральскую подушку, а вдобавок нагадил ему в тапок.

Генерал зауважал кота, сам послал за печенкой в «Елисеевский» и вечерами стал партизанить у веранды Дымшицов, чтобы предупредить Пурша, когда противник выйдет на ночную охоту. Кот спокойно спал до тех пор, пока продрогший в защитной плащ-палатке генерал не давал неуставную команду: «Фас!»

Кстати, на это Пурш не всегда реагировал первым. Порой, не разобравшись, вылетал мятый со сна пудель Федя и на всякий случай начинал носиться за собственным хвостом. Нарушения диспозиции и дислокации жестоко карались всеми сторонами. Феде могли накидать и коты по морде, и генерал по месту, из которого рос хвост.

Пристыженно скуля, Федя шел жаловаться своему хозяину и по совместительству папиному другу Аркаше Хайкину, в девичестве Хайлю.

* * *

Тут своя история. Жил-был мальчик, и звали его, как вы уже поняли, Аркаша Хайль. Нетрудно догадаться, что с такой фамилией после войны жить было практически невозможно. Кличка Гитлер плотно приклеилась к нему еще со школьной скамьи, и в играх про войну он был дежурным фашистом.

Учителя хоть мальчика и жалели, но невольно подливали масла в огонь. Химичка, например, входила в класс, шлепала журнал на стол и выстреливала:

– Хайль! К доске!

Аркаша плелся под хихиканье класса и даже выученный урок отвечал скомканно и без энтузиазма. Мальчик был и способный, и усидчивый, а учился неровно, с тройки на четверку.

В старших классах прилепившаяся кликуха популярности у девочек не прибавляла, и, несмотря на уговоры родителей, фамилию Аркаша при получении паспорта решил менять. Но тут встала проблема: по папе Аркаша был Хайль, а вот по маме – Пипкин.

Обладатель фамилии Пипкин, несомненно, мог гордиться своими предками.

Согласно первой гипотезе, данная фамилия была образована от прозвища Пипа. Слово «пипа» в некоторых диалектах означает курительную трубочку. Следовательно, предок Пипкиных мог получить подобное прозвище в связи с тем, что курил такую трубку. Однако пипой еще называли железную трубку, дудку для выдувки стекла.