Читать книгу "Сапфиры Айседоры Дункан - Алина Егорова"

Она слышала голос Оксаны. Надменный, полный превосходства. Речь ее резко переменилась. Из уст Оксаны посыпались нецензурные выражения, она произносила их так непринужденно, словно выросла в подворотне. Насте захотелось треснуть ей чем-нибудь по голове, чтобы замолчала.

– И никакой квартиры тебе не светит, – насмешливо сообщила Оксана. – Алексей Сергеевич не станет раздаривать квартиры чужим.

Это был удар в спину. Такой подлости Настя никак не ожидала даже от беспринципной Оксаны.

Бывшая подруга знала о ней многое и теперь бессовестно этим воспользовалась.

Настины родители ссорились всегда. После одной из склок мать сказала: он тебе не отец. Девочка тогда не поняла, о чем речь – ей было семь лет. Папа, как всегда, ушел на улицу «проветрить мозги», громыхнув многострадальной дверью, мама принялась причитать и настраивать дочь против «потерявшего совесть кретина». Со временем отношения в семье ухудшались, и Настя все чаще слышала сакраментальную фразу о том, что отец ей никто. Поначалу она думала, что мать устраивает представление, но все оказалось гораздо хуже. В одиннадцать лет она получила более развернутое объяснение. Мама, распластавшись на диване с адской мигренью, разыгравшейся после очередного скандала, горстями пила таблетки и упрекала Настю за неподнесенный во время стакан воды.

– Пусть катится ко всем чертям! И не смей за него заступаться, не отец он тебе! – рявкнула мать. Увидев немой вопрос на лице дочери, она снизошла до откровенности: – Я родила тебя от другого, ему назло. От кого – не важно. Я хотела не просто наставить ему рога, а сделать так, чтобы он растил не своего ребенка и узнал об этом лишь в глубокой старости. Тогда это станет для него ударом, таким, какой он заслужил. Поэтому ему я пока ничего не говорила – рано ему еще знать. Он нагло шлялся по бабам у меня на глазах и считал, что так и надо. Любовь прошла, говорил, нужно разойтись. Скотина! Штамп в паспорте для него – ерунда, в загс он просто так ходил, прогуляться. А я взяла и забеременела, знала, что не бросит – это единственное его положительное качество, вдолбленное еще советской системой. Но сейчас-то этого нет. Это раньше был институт брака… – мать ударилась в воспоминания о прелестях минувших лет.

Настю зашатало. Она долго ходила сама не своя. Среди жаркого лета ее знобило и трясло лихорадкой. Наконец дошел смысл маминых слов, но принять их она не хотела. Как это – был отец, и вдруг его не стало? Он не умер и не бросил их, по-прежнему жил с ними в одной квартире, приходил с работы вечерами, по выходным валялся на диване, иногда интересовался успехами в школе, ругался с мамой… Все оставалось как обычно, но уже не таким.

Родители все-таки развелись. К этому событию Настя отнеслась спокойно, будто знала, что оно неизбежно. К тому времени ей пошел четырнадцатый год. Совсем взрослой стала, говорила мать, не догадываясь, насколько права. Настасья всегда была самостоятельной: родители, вечно занятые выяснением отношений, предоставили дочку самой себе. Девочка с малых лет усвоила, что о ней в этом мире не позаботится никто, нужно выживать самой. В пятнадцать лет на работу ее брать не хотели, тем более на время летних каникул, но она с упорством фаната продолжала ее искать и добилась своего: через пятых знакомых поступило предложение подменить сломавшую руку фасовщицу рыбы.

Ровесники отгуливали свое последнее беззаботное лето, плясали до рассвета в ночных клубах, развлекались и влюблялись. Настя вставала в полседьмого, на час раньше, чем в школу, отправлялась на консервный завод и проводила там весь день. Ее кожа и волосы впитали стойкий рыбный запах, нежные руки огрубели, ногти потрескались. Девчонки, которых она считала подругами, отвернулись, парни и вовсе на нее не смотрели. У них своя жизнь: легкая, шальная, упоительно-безумная, а от Насти с ее рыбой тоска. Настасья знала одно: чтобы пробиться в люди, надо поступить в институт. Для этого нужно ходить на подготовительные курсы, а они стоят денег. Мама ее кормит и одевает и на этом свой родительский долг считает исполненным, отец иногда отстегивает на бедность. Образование, по мнению родителей, являлось роскошью – не те нынче времена, чтобы на курсы тратиться.

– Раньше все бесплатным было, – ругала мама капитализм. Она принципиально не желала платить за институт.

– Да и какой тебе институт с твоей-то наследственностью! – сказала она однажды и осеклась.

– Что у меня за наследственность? – удивилась девочка.

– Ничего. Нечего тебе институты заканчивать, и так хороша.

Но Настя прицепилась пиявкой и не отставала от матери, пока та не сдалась.

– Твой настоящий отец – псих. Его с диагнозом «шизофрения» в психушку каждый год забирают. Когда мы с ним познакомились, никаких отклонений я не замечала. Мужик как мужик, только чистоту очень любил. Душ принимал раз по восемь на день, руки мыл постоянно, а если это было невозможно, протирал их влажными салфетками. В доме любил, чтобы ни соринки не было, пол мыл хлором – никаким другим чистящим средствам не доверял. Вещи складывал в строго определенной последовательности: книги в шкафу сортировались по цвету, фигурки слоников или еще какая-нибудь дребедень стояли под одинаковым углом, словно он этот угол специально вымерял транспортиром. Обувь в прихожей ставилась от стены в порядке возрастания и в то же время по цвету.

Сначала мне его чистоплотность нравилась – все же лучше, когда мужик опрятный, чем заросший в грязи. Потом забавляла, пока он не стал придираться ко мне: не вымыла руки, не протерла вилку, волосы не заколола… Послала я его куда подальше, плюнув на продезинфицированный кафель. А позже узнала, что он состоит на учете у психиатра. Как выяснилось, ему микробы всюду мерещились, он их видел без микроскопа и разговаривал с ними. Вот я и боюсь, что тебе передались плохие гены. С мозгами у твоего папани непорядок, и у тебя наверняка тоже. Не потянешь ты учебу в институте, лучше и не пытайся.

Мать никогда дипломатичностью не отличалась, нежной любовью к дочери – тоже. Ее ребенок не был, как у других, самым-самым. Она всегда считала свою дочь посредственностью. И вот еще наследственность подкачала.

Настя с детства привыкла слышать о себе невысокое мнение матери, но это не мешало ей хорошо учиться. Впрочем, успехи в школе мать за достижение не считала. Сейчас не та программа – простая, проще некуда, а вот раньше… Настя ее не слушала, у нее была цель – получить высшее образование. Она понимала, что кроме нее самой, никто ей в этом не поможет.

Насте ничего не давалось просто так. Нам выпадает столько трудностей, сколько мы способны выдержать. Ей становилось страшно, когда она думала, что эта поговорка может себя оправдать: она была сильной и выдерживала многое. Выходило, что в будущем ее ждал сплошной кошмар.

Оксану она знала давно. Настю никто так не понимал, как она. Подруге были чужды ее переживания – у нее в семье всегда все было хорошо: мама наслаждалась личной жизнью, меняя мужей, и чувствовала себя прекрасно, а это не могло отразиться на дочери, которую, впрочем, она подкидывала теткам, которые души в ней не чаяли. Оксана совершенно не чувствовала себя обделенной материнской любовью: ее с лихвой компенсировала родня конфетами, куклами, воздушными шарами и нежнейшей заботой. Сытый голодному не товарищ, и тем не менее Оксана внимательно выслушивала Настю и всегда ей сочувствовала. С ней одной Настасья могла поделиться сокровенным, к ней бежала изливать душу. Она рассказала Оксане о том, что отец ей не родной – очень сильным было потрясение, и пережить его в одиночку она не могла. Поплакалась в жилетку задушевной подруге, и отлегло от сердца.