Читать книгу "Портрет с одной неизвестной - Мария Очаковская"

33. Портрет антиквара И.И. Чеснокова

Август 20… г., холст/масло

Иван Иванович Чесноков летом жил на даче в Абрамцеве, иногда выезжая на недельку-другую в прохладную заграницу, сменить обстановку. В Москве, как объяснила Мира, старикан появляется только осенью. Салон свой он давно закрыл и сейчас работает, что называется, «из дома» и очень много и дорого консультирует. Сын его продолжил семейное дело. Парень толковый, шустрый, но до отца ему как до неба. Через него к старику стекаются все последние новости, так что рынок он знает прекрасно, если что-то интересное появляется, Чесноков всегда в курсе.

Немного поплутав – на дачу к старику Мира тоже ехала впервые, – они наконец добрались до места – дачного кооператива «Московский художник». Сквозь резную желто-зеленую с красными всполохами листву на гостей глядело настоящее деревянное чудо, словно сошедшее с билибинских графических листов, – дача антиквара и коллекционера Чеснокова. Резное крыльцо, веранда, мезонин, ставни с совами на окнах. Дом, небольшой и невысокий, был выполнен с каким-то невероятным в наше время чувством стиля, меры и вкуса. Говорят, чтобы получше узнать человека, надо пойти к нему в гости. Жилище, как зеркало, возвращает хозяину его собственное отражение. Отражение Ивана Ивановича Чеснокова Павлу понравилось.

Открыл им дверь благообразного вида пожилой господин, церемонно приложился к Мириной ручке, поприветствовал Павла и пригласил к себе в кабинет, крикнув на ходу, чтобы Манечка организовала чай. Назвать его стариком язык просто не поворачивался: худощавый, загорелый, с коротким седым ежиком на голове и ухоженными усиками. Тонкую рубашку и трикотажный жилет щеголевато дополнял шелковый шейный платок. Уверенной бодрой походкой он провел их по длинному, отделанному деревом коридору к самой дальней комнате, дверь в которую была приоткрыта. Внутренность дома вполне соответствовала его экстерьеру – стильно, со вкусом и чувством меры. Антиквариат был органично представлен везде, и от него не веяло музеем, было видно, что эти вещи любили и ими пользовались.

– Берсеньев? А я о вас слышал, – усевшись в кресло, заявил Иван Иванович, взгляд у него был живой, внимательный, – и даже видел, в смысле копии ваши. Сейчас скажу что… Боровиковского, кажется, нет, путаю, Левицкого, портрет этого, академического ректора.

– И как ему там, на Рублевке, живется?

– Неплохо, судя по всему, неплохо. Его там любят. А вы – молодец. Сейчас мало кто так умеет. Одни выскочки пошли. А у вас, Мирочка, как дела? Что там, кстати, с вашим мнимым Сомовым? Разобрались?

– Разобрались, Иван Иванович. Ерунда, а не Сомов. Чинзана из-под крана. Вы, как всегда, оказались правы.

Павел сидел и, пока Мира с хозяином оживленно обсуждали продолжение истории с Сомовым, несколько минут с любопытством оглядывал кабинет. Все было оформлено в лучших традициях – темно-синие стены, фотографии, акварели, почти всюду жизнерадостная мебель из карельской березы, включая неведомый предмет, напоминающий по виду шкаф-картотеку, на письменном столе новенький ноутбук.

В приоткрытую дверь просочилось субтильное белокурое создание с подносом и сервировало небольшой круглый столик. Чашки, чайник, варенье, конфеты и хрустальный графинчик с коньяком.

– А вот и чай. Манечка, ангел, спасибо тебе. Посиди с нами, сделай одолжение.

– Я лучше пойду, Иван Иванович, у меня еще дел полно, – тихо ответила ангел-Манечка и так же тихо удалилась.

«Домработница? Дочь? – подумал Павел. – Нет, Мира говорила про сына. Тогда кто – жена? Ай да Иван Иванович!»

Хозяин тем временем стал потчевать гостей чаем, угощать коньяком, себе тоже налил в маленькую серебряную рюмочку и, в продолжение начатого, проговорил.

– Вы же знаете, Мирочка, прежде у нас рынок был надежный, стабильный. Даже японцы об этом писали. Купить картинку означало сделать хорошее вложение. Не только, как говорится, себя порадовать. Да и вещицы попадались не бросовые. Вы, Павел, напрасно коньячком брезгуете, хотя, наверное, за рулем?

– Нет, он-то как раз без руля, это я сегодня шофер, – возразила Мира.

– Все теперь стало по-другому, – вздохнул Иван Иванович, – а уж про наши с вами дела и говорить нечего. Сплошной сумбур и безграмотность, вот и эта ваша, с Сомовым, ничтоже сумняшеся, искусствоведом себя называет. Вот раньше, я понимаю, люди были, настоящие антиквары, коллекционеры… Чуднов, Торсуев, Вишневский, Абрамян…. Он такой музеище русского искусства в Ереване отгрохал, собственно, вся его коллекция там, городу подарил. Только кому теперь это нужно. Они знали и что, и как, и где. Хотя нынче все-таки лучше, чем в жуткие 90-е, которые выдвинули совершенно особый тип, с позволения сказать, антиквара. – Он даже замахал на них руками.

– Да-да, этих и я помню, – поспешно вставила Мира.

– Представьте, Павел, энергичного молодого человека, лет 25—30, не более, с острым, цепким взглядом, чудовищно безграмотного, с большим черным пластиковым мешком в обнимку. Что он в этом мешке тягает? Сам не знает. Почему-то у всех были такие страшные черные пакеты.

– А сейчас эти люди, между прочим, все отлично устроены, – отозвалась Мира.

– Ну, и бог им судья, в таком случае. Все, что можно загнать, они загнали. Все, что нельзя, – тоже. Рынок стал зело скучный, настоящих открытий сегодня мало. А в свое время, помните… хотя вы уже, конечно, этого не застали, когда по Питеру шел настоящий чес, – с удовольствием продолжал воспоминания Чесноков, – весь город на квадраты разбили, кого там только не было, антиквары, коллекционеры, скупщики, землеройки, дилеры по-вашему…

– Я об этом слышала. Еще мосфильмовские, говорят, часто приезжали.

– Да они, правильнее сказать, и не уезжали. И мосфильмовские, и ленфильмовские, – Чесноков остановился и откинулся на спинку кресла. – Впрочем, простите, что-то меня занесло. Вы мне говорили, Мирочка, я помню, об одной вещице. Ну, так показывайте.

– Собственно, показывать, кроме фотографий, нечего, – присоединился к беседе Павел и протянул Чеснокову приготовленный конверт. – Вы, наверное, уже в курсе, что произошло?

– Да-да, мне Мира все объяснила, – в задумчивости ответил Чесноков, разглядывая пачку снимков. Он то быстро перебирал их, то останавливался на одной из фотографий, то снова возвращался к уже просмотренному. Мира с Павлом ждали. Но вот Чесноков отложил снимки в сторону и, хлопнув себя по коленкам, произнес самым торжественным образом:

– Очень хорошая картинка, – а потом, подумав, добавил: – Хотя состояние оставляет желать лучшего. Ее кто-нибудь успел осмотреть?

– К счастью, да. Николай Ефремович Липатов, профессор, с кафедры истории искусств из Суриковского. Он и отписал бумагу, но настоящим экспертным заключением ее, конечно, не назовешь.

– И?

– Несомненное сходство с базовыми материалами эталонных работ Карла Брюллова.

– Что же вам сказать, – голос Ивана Ивановича сделался серьезным, – чудовищно, просто чудовищно.