Читать книгу "Забытый берег - Владимир Евдокимов"

И как приятно будет потом вернуться и облегчённо жить!

В глупую ухмылку складывались губы. Отвернувшись от Зенкова, я разглядывал бурые дубовые стволы, на которых почему-то видел исчезающие перламутровые полосы и корявые ветви с прилипшим к ним серым снегом.

Боже мой, как я хотел, чтобы всё это закончилось! Как же я хотел, чтобы всё это наконец прекратилось, остановилось, завершилось, как же я сильно этого хотел!

— А теперь кое-что проверим.

Зенков поднялся и сунул мне в руки кайлу.

— Разомнитесь напоследок, Аксёнов, другого случая не представится.

— Зачем? Мы же всё нашли? Что ещё-то?

Ведь это же издевательство получалось! Всё заканчивается наконец-то, ясно же всё! Что ему от меня надо? Что?..

— Не забывайтесь, Аксёнов! Я в любой момент готов снести вам голову, — ровно ответил Зенков, показал мне штык лопаты и медленно провёл рукой по острому его краю. — В любой момент. Но я о другом. Вы, конечно, бывали в музеях?

— Конечно.

— Значит, знаете, что самый интересный экспонат вы обнаружите тогда, когда, закончив осмотр, отправитесь на выход. Внезапно, вдруг! Разве не так? Так что рубите грунт, Аксёнов, рубите.

— Но…

— Я думаю, недолго. Я думаю, нас ждёт сюрприз. Особенно вас.

Недолго? Я сжал зубы, терпеливо снял телогрейку, свернул, бросил на рюкзак. Начиналась очередная проверка Зенкова, я это чувствовал и очень злился, но и сейчас, так же как и в случае с часами, не понимал, в чём дело. Ну, не понимал! Догадывался только, что он не шутит и что-то здесь серьёзное, а что?

— Владимир, всё же кто вы?

— Я инженер Зенков. Именно в этом качестве я и останусь в вашей памяти. Приступайте! Медленно и аккуратно!

Взяв удобно кайлу, я стал углублять яму, медленно продвигаясь от одного её края к другому. И аккуратно. Ни слова не говоря, Зенков лопатой старательно выбирал грунт и выкладывал его на кучу грунта, выбранного ранее. Зачем? Скоро совсем стемнеет, что он задумал?

— Но зачем?

— Рубите, Аксёнов. Разгадка на носу. На носу кайлы, конечно.

Пройдя яму вдоль, я развернулся и продолжил кайлить. Медленно, аккуратно и нехотя. Зло бил я кайлой в грунт и терпеливо сопел. Ведь должно это когда-то кончиться? Ведь должно?!

— Стоп! — воскликнул вдруг Зенков и показал пальцем. — Ещё раз туда же!

Я ничего не понял, но повторил удар и сейчас же сообразил, почему насторожился Зенков: под кайлой что-то проскрежетало.

— А ну, ещё!

Несколько раз с ожесточением я ударил кайлой в грунт: стук был металлический, глухой. В земле что-то лежало.

— Оп-па! Обстукивайте вокруг! — Зенков довольно показал пальцем. — Вокруг, вокруг!

Я бы его с радостью ударил. Прямо кайлой, прямо в его сосредоточенное лицо. Да только в земле было то, что хуже Зенкова, на этот раз я догадался сам! То есть не догадался, а догадывался. И догадывался тупо и медленно, потому что поверить не мог.

Загнав глубже кайлу, я вывернул из земли какой-то непонятный твёрдый ком и узнал в нём чугунок. Это сразу открылось — небольшой пустой чугунок на литр-полтора, наверное. В земле он лежал донцем вверх на перевёрнутой глиняной крышке. Крышка раскололась, видимо, от моих ударов.

— Терпение и труд всё перетрут, — довольно улыбаясь и потирая руки, заявил Зенков. — А то ведь часто бывает так, что, берясь за дело, не можешь и представить, сколько сделать предстоит, и не верится, что сделаешь. Так, Аксёнов?

Зенков даже потянулся всем телом от удовольствия, даже закряхтел, даже хлопнул себя руками по бокам, а потом сел на свой плащ и, назидательно покачивая вытянутым вверх пальцем, пояснил:

— А это обманка, старый приём устроителей кладов: положить для отвода глаз сверху что-нибудь заманчивое, похожее на клад. Тогда алчный кладоискатель обрадуется — он же нашёл, правда? А почему находка не так уж и существенна, так он и думать не захочет.

— Что же это за обманка…

— Да не это обманка, Аксёнов, а то, что вы нашли в девяносто втором году! Рукомойник с рублями! Двадцать три серебряных рубля! Вот что было обманкой!

Я тупо разглядывал чугунок. Снял перчатки, пошарил внутри. Ничего я там, конечно, не нащупал, медленно вертел его, пачкая и морозя руку.

— Так вы поняли, в чём дело, профессор? Нет?

3

Зенков продолжал называть меня профессором, и в этом почтительном ехидстве было слышно сочувствие. Если бы я что-то соображал! Но я не соображал совсем. Я понял, но не мог соображать, да и не хотел этого делать, а просто дышал сырым, холодным воздухом, слышал сладковатый запах земли, пытался сглотнуть и не мог.

В термосе оставалось немного чаю. Зенков плеснул мне в стаканчик.

— Присаживайтесь, Аксёнов, выпейте. И давайте я вам телогрейку накину.

Меня бил озноб, от чая стало легче. Я сидел на плаще, согревался под телогрейкой, чугунок лежал рядом, Зенков к нему и не притронулся.

— Хотите коньяку?

— Нет. Я уже ничего не хочу.

— Ну, тогда закуривайте!

Сизый табачный дым вернул меня к действительной жизни. Нет, не дым, конечно, — просто, когда я доставал сигарету, разминал её, нашаривал в кармане зажигалку, когда прикуривал, прятал зажигалку, то есть совершал привычные движения, я успокаивался. Курил-то я уже так, непонятно для чего. По привычке.

— Когда Богданов испытывал действие радиолокатора, ему под руку попалась кастрюля. Чугунок надёжнее, но ясно это стало только что, — пояснил Зенков. — Давайте его сюда.

Он подставил раскрытый полиэтиленовый пакет, и я опустил туда чугунок. Стволы дубков за спиной Зенкова показались чёрным вечным частоколом. Впрочем, почему вечным? Возраст посадок перевалил за полвека. Ветки соседних дубков росли навстречу друг другу, получалась странная пугающая решётка. Он мог бы и не говорить про надёжность чугунка.

— Отдыхайте, а я вам растолкую ситуацию.

Я мелкими глотками пил тёплый чай, а он растолковывал:

— Самое загадочное слово в отчёте помните? Кау-гау помните? Я думал об этом. Ещё до встречи с вами. Пытался разобраться, даже мучился. Литературу о кладах поднял. В итоге кое о чём догадался. Догадку надо было проверить. Вот вы, Аксёнов, ударным трудом и добыли доказательство.

Из кармашка рюкзака Зенков вытащил маленький блокнот, карандашом что-то написал и показал мне. В сером, неверном свете завершающегося дня видно было плохо, но вдруг в его руке появился фонарик-светлячок, и я увидел едкую надпись кау-гау.

— Написано это неправильно, — сказал Зенков, — просто так легче запомнилось. В рифму. Кау-гау. В оригинале было, конечно, по-другому. Вот как.