Читать книгу "Олимпийские игры. Очень личное - Елена Вайцеховская"

– А я и учу другому. В таком возрасте и на такой степени мастерства и надо учиться другому.

Феномен Тарасовой всегда заключался и в том, что своих спортсменов она умела окружать совершенно фантастическими любовью и заботой. И терпеть при этом все их выкрутасы, если это было нужно для достижения цели. Цель-то всегда была максимальной. И Тарасова четко знала, как именно ее достичь.

* * *

Не было, пожалуй, в тот момент в мире фигуриста, которого я так любила бы, как Кулика. И которого бы до такой степени ненавидела. Сумасшедший талант. Потрясающий умница. Очаровательный мальчишка. Выдающийся упрямец и работяга. Законченный эгоист. Самоуверенная сволочь… И все это – характеристики, которые я в разное время давала в глубине души одному и тому же человеку.

Я не знала, как к нему подступиться. Илья в свои семнадцать лет умел быть превосходным собеседником, но мог на ровном месте вдруг схамить так, что у взрослых людей пропадал дар речи. И тут же мило улыбался, отчего я каждый раз впадала в ступор, понимая, что совершенно неспособна поставить на место зарвавшегося мальца.

Кудрявцев был категорически против того, чтобы Кулик ехал в 1995-м на чемпионат Европы, искренне полагая, что ученик просто не дорос до взрослого уровня. Тогда, в Дортмунде (Илья в итоге не только поехал туда, но и выиграл), я спросила тренера, не считает ли он, что был не прав. И не хотел бы взять свои слова обратно. Тренер пустился в пространные объяснения на тему, что Кулику все-таки было бы лучше повременить со взрослым дебютом, окрепнуть, поднабраться опыта и что даже победа ученика – не повод менять точку зрения. Однако когда разговор был закончен и Кудрявцев ушел в раздевалку, Кулик, который стоял рядом и прекрасно слышал всю нашу беседу, прокомментировал услышанное одной фразой: «Хороший вопрос вы ему задали…»

Фигурист очень долго пресекал мои попытки выяснить, что на самом деле послужило причиной расставания с прежним тренером. Говорил о том, что Кудрявцев – выдающийся специалист, что переход к Тарасовой случился по обоюдному согласию тренеров, что ему по-прежнему очень интересно работать. Но в конце 1996-го, когда я приехала в тренировочный лагерь Тарасовой в США и как-то поздно вечером разговорилась с Куликом в доме тренера, Илью вдруг прорвало:

– Ну, вы же сами помните, что было в Дортмунде! Как я могу относиться к тренеру, который до такой степени не верил, что я сумею бороться? Который вообще не хотел, чтобы я ехал на тот чемпионат?

Нескольких дней, проведенных тогда в Америке, мне вполне хватило, чтобы почувствовать и оценить выдержку Тарасовой. Илья работал как проклятый. И постоянно требовал всепоглощающего внимания к собственной персоне. Как-то Тарасова задержалась и появилась на катке с опозданием. Илья уже был на льду и, увидев тренера, зло процедил сквозь зубы: «Вы опоздали на десять минут…»

Возможно, было сказано что-то еще. Я лишь успела увидеть, как Тарасова в ярости шваркнула об лед секундомер. Полетели брызги льда и обломки пластмассы…

Вечером Кулик заявился в дом тренера, где его ждал приготовленный Тарасовой ужин.

– Я не голоден, – раздалось из прихожей. И в следующую секунду к дверям ванной полетел туго набитый пластиковый пакет:

– Ваша стирка, Татьяна Анатольевна…

Ужинали мы с тренером молча. Я все-таки не выдержала, поинтересовалась, почему Тарасова спускает такие вещи?

– Так надо, – последовал лаконичный ответ. – Он работает как проклятый. И очень устал. Не обращай внимания, бывает…

Не обращать внимания у меня не получилось. Поэтому утром следующего дня, усевшись в машину к Кулику, чтобы вместе с ним отправиться на каток, я устроила спортсмену форменную выволочку. Он невозмутимо все выслушал и очень по-взрослому вдруг сказал:

– Неужели вы не понимаете, что я и сам могу приготовить еду, все постирать? Но Татьяне нравится чувствовать, что она полностью контролирует всю мою жизнь. Что я без нее не могу. Это нужно ей, а не мне. Так что я просто играю по правилам. По ее правилам. И вообще это не имеет никакого отношения к работе…

В этом Илья был абсолютно прав. В работе к нему нельзя было предъявить ни одной претензии. Он долго не мог подобрать подходящие ботинки, раскатывал одну пару за другой, отчего ноги сбивались в кровь, а с пальцев сходили ногти. Однако улыбался и терпел. Не прекратил тренироваться даже тогда, когда совсем незадолго до Игр в Нагано на тренировке пробил носок ботинка лезвием другого конька, сильно повредив пальцы. Его нельзя было не любить. Не уважать. Не обожать. Не прощать ему всего, что действительно не относилось к работе в рамках льда.

И не было, пожалуй, в Нагано фигуриста, за которого я болела бы до такой степени.

* * *

Когда на табло высветились оценки Кулика за произвольную программу, и он сам, и Тарасова зашлись в хохоте прямо перед телекамерами в специально отведенном уголочке под названием Kiss & Cry – поцелуев и слез. Илья катался первым в сильнейшей группе и сделал все, чтобы поднять планку для остальных максимально высоко. Чтобы ее уже не сумел преодолеть никто другой. Стратегический расчет удался на сто процентов: соперников затрясло. Всех…

– Напряжение было чудовищным, – рассказывал Кулик после. – Я чувствовал его везде – на тренировках, в коридорах, в Олимпийской деревне. Оно просто витало в воздухе. Я очень волновался. Настолько, что даже не смог заснуть днем перед финалом, хотя раньше мне всегда удавалось отключиться от соревнований хотя бы на пару часов. Когда вытянул первый стартовый номер, то сначала слегка огорчился. Да, я люблю кататься первым, сразу после разминки. Но, с другой стороны, у того, кто открывает группу, оценки почти всегда чуть ниже, чем у тех, кто катается после. Впрочем, переживал я недолго и в итоге решил, что мне все-таки повезло: не уверен, что сумел бы справиться с нервами, если бы ждать выступления пришлось дольше.

– Насколько вы были уверены в успехе?

– Мы сделали чертову прорву работы летом, так что во всех турнирах я чувствовал себя абсолютно уверенно. Не скажу, что сезон был простым. Сначала я травмировал ногу, потом потянул спину. Но в Нагано все уже было в порядке. На самом деле я очень благодарен людям, которые работали со мной все это время, терпели мои постоянные капризы, верили в меня. Тарасовой, хореографам Наталье и Владимиру Ульяновым. Моим родителям. Они привели меня на каток, когда мне было четыре года, а главное, сумели вложить в мое сознание очень правильное отношение к работе. Никогда не забуду, как мне помогли, когда я пробил коньком ногу: немедленно отвезли в больницу, нашли лучших врачей.

– Чему вы так смеялись после выступления?

– Тому, что все наконец кончилось.

Тогда еще никто из нас не знал, что именно там, в Нагано, Кулик примет решение никогда больше не выступать в любительском спорте. И что там же, спустя несколько дней после победы, он безжалостно скажет Тарасовой: «Вы мне больше не нужны…»

Впрочем, до этого момента Тарасовой предстояло довести до золотой медали еще одних своих спортсменов. Танцевальную пару Пашу Грищук и Евгения Платова. Олимпийских чемпионов Лиллехаммера.