Читать книгу "Секс, еда и незнакомцы - Грэм Харви"

Открыв для себя мир, в котором старейшины оджибва и камни могут активно взаимодействовать друг с другом, обмениваться дарами и вместе участвовать в церемониях, Хэллоуэллу пришлось искать в английском языке новые возможности для описания того, чему он научился. Разговор об анимизме мог предполагать разговор о жизни (одушевленности), в отличие от смерти. Разговор о личности мог подразумевать представления о внутренних свойствах человека (human interiority), таких как вера, рациональность или субъектность. Хэллоуэллу приписывали обе эти ошибки. Но «одушевленные личности», о которых пишет Хэллоуэлл, – существа, включенные в связи, акторы в мире соучастия. Его вопрос сформулирован так, что становится понятно: он пусть отчасти, но понял, что значит жить в мире пожилого собеседника, – он не спросил «Все ли камни живые?», его интересовали только камни поблизости.

К тому времени Хэллоуэлл уже осознавал значимость отношений и соучастия. От принимавших его оджибва он усвоил и использовал выражение «не-человеческие личности» (other-than-human persons), обозначая так одушевленные существа, с которыми люди делят мир. Он не ставил человека как такового в привилегированное положение и не говорил, что личностью кого-то делает сходство с человеком. Он ясно дает понять, что «личность» не определяется исключительно человеческими характеристиками или поведением. Это понятие гораздо объемнее, чем «человек».

Все существа намеренно коммуницируют и действуют по отношению друг к другу, основываясь на связях: именно это делает их «личностями». Все личности, как предполагается, обмениваются дарами, действуют уважительно (ко взаимному или общинному благополучию), и, поступая так, они становятся «хорошими личностями». Нам (людям) естественно говорить о «человеческих» и «не-человеческих» личностях только потому, что мы люди (будь мы медведями, мы говорили бы о «не-медвежьих личностях»). Носителям английского языка эти выражения также покажутся естественными, поскольку под словом «личность» они привыкли понимать других людей. Слова «личность» без уточнения «не человеческая» было бы достаточно, если бы носители английского языка не привыкли ставить человека в привилегированное положение по отношению к другим существам.

Анимисты живут в другом мире – в сообществе личностей, принадлежащих к разным видам, и каждая из них воспринимается как способная на отношения, коммуникацию, агентность и желания. Люди не уникальные обладатели или исполнители чего-то под названием «культура». Здесь нет немой или инертной «природы», нет инертной не-ценностной «окружающей среды», но лишь конкурирующие разговоры внутри многовидового культурного сообщества. Порой эти разговоры пересекают границы между видами. Церемонии – регулярные возможности для разных видов личностей (например, людей, медведей, орлов, камней, солнца) взаимодействовать на пользу всему сообществу. Внимание к этим следствиям из анимистического знания может также способствовать осмысленному нарушению или эффективному разрушению границ, с помощью которых «естественные» и «социальные», а также «гуманитарные» науки, кажется, соотносятся с различными субъектами и объектами. Наши научные предки оставили нам мир, в котором люди отделены от «среды», в отличие от животных, интегрированных в свою среду обитания. И хотя мы, может быть, не живем полным образом в одушевленном космосе (несмотря на привычку давать имя машинам, умолять компьютеры работать нормально и воспринимать плохую погоду как личный выпад), не живем мы и в целиком научном мире, который и сам Дарвин описывал как насквозь пронизанный взаимосвязями.

В двух словах, термин «анимизм» мы используем не так, как это делал Эдвард Тайлор – если иметь в виду его определение «религии» как «веры в духов» (Тайлор 1989), – но так, чтобы с почтением прислушаться к тому, что говорят оджибва. Анимизмом именуется стремление к благополучной жизни в мире, который представляет собой сообщество личностей, большинство из которых не является людьми. Он предполагает разнообразные онтологии и эпистемологии и бросает вызов слишком прямолинейным предположениям о том, что говорить о коммуникации птиц или животных означает проецировать человекоподобие или идти на поводу у антропоморфизма. Скорее уж, отрицание сходства людей и других видов живых существ ведет к куда большим порокам сверхотделения и андроцентризма. О мире анимистов, в значительной степени введенном в обсуждение публикациями Хэллоуэлла, следует сказать больше. В частности, обратимся к другому слову оджибве, которое было включено в академический словарь, но никогда не понималось правильно.

Тотемы

Как показал Дарвин, все существа связаны. У нас общая генеалогия и история, так что естественно ожидать сходства в физиологии и способах деятельности. На радикальную взаимосвязанность и множество взаимодействий видов в традиционном мире оджибве можно наклеить ярлык «анимизм», но нам необходимо нечто более специфическое и интимное. Возможно, собеседник Хэллоуэлла сделал паузу, прежде чем ответить «Не все! Но некоторые живые», потому что интерес для него представлял не вполне тот вопрос, который задал исследователь. Что Хэллоуэлл и его наследники извлекли из его ответа, так это то, что именно оживленность мира может приниматься как данность, допущением, на которое можно всегда положиться. По-настоящему интересный вопрос касается конкретных отношений и того, как они становятся актуальными. Поэтому в широком, охватывающем космос анимизме (который не нуждался ни в каком ярлыке, пока не начал насильственно насаживаться альтернативный образ жизни) у оджибве было слово для обозначения особых межвидовых отношений. Это слово «тотем».

У оджибве тотем означает кланы, в которые включаются люди и отдельные животные или растения. Ученые использовали это слово в построении разнообразных теорий по поводу того, как люди представляют и соотносят себя с (другими) животными. Благодаря Клоду Леви-Строссу закрепилось представление, что животные-тотемы выбираются, поскольку они «хороши, чтобы думать» (Леви-Стросс 2008:119). Это большой шаг вперед по сравнению с позицией Джеймса Фрэзера, который считал, что люди выбирают отдельный вид животных или растений в качестве тотема, чтобы магически способствовать изобилию пищи или защите (Frazer 1910), или Бронислава Малиновского, утверждавшего, что выбор этот зависит от простоты, с которой «тотемы» становятся пищей (Малиновский 1998). Тем не менее более глубокое понимание (кстати, провоцирующее людей на улучшение отношений с миром) возможно в том случае, если принять всерьез тот факт, что оджибве употребляют слово totem (или -doodem-) попросту для обозначения кланов. Как пишет Крис Найт, «тотемизм ‹…› встроен в анимизм как один из аспектов социальности» (Knight 1996:550). Это более непосредственная и интимная форма отношений, чем всеохватывающая взаимосвязанность, предполагаемая анимизмом. Тотемизм в принципе предполагает указания не на животных и растения, но на ассоциации и социальные собрания личностей, принадлежащих к разным видам, которые воспринимаются как более близкие родственные группы в рамках большего одушевленного мира. Животные и растения в этом контексте – хороши, чтобы быть родственниками[45].