Читать книгу "Интернат для брошенных мужчин - Марина Полетика"

– Да откуда это, Юра? Нет, то есть я поняла, что все это ты. Я имела в виду – ты сам откуда? Откуда ты все знаешь, придумываешь? Знакомые у тебя везде. И все умеешь… Даже на аккордеоне! – Список вопросов был непродуман, они сыпались горохом, не дожидаясь, пока Людмила Петровна хотя бы облечет их в вежливую форму.

И Родин, вздохнув, стал объяснять:

– Я окончил музыкальное училище – дирижер-руководитель хора. Затем заочно институт – режиссер массовых зрелищ. А потом второе высшее – экономист.

– Ни фига себе! – вырвалось у Людмилы Петровны. Она тут же спохватилась и прикусила язык, но слово, как известно, не воробей. – А чего ты тогда тут… в Шишиме?

– Я начинал работать в музыкальной школе. Плохонькая школа на окраине. Трудные дети, почти все из неполных семей, с пьющими родителями. Через три года мы уже ездили на фестивали и везде призы брали. Потом пробил идею: общеобразовательная школа с хоровым уклоном. Три больших хора: малыши, среднее звено, старшие классы, капелла мальчиков и джаз-хор. Оркестр, потому что у мальчиков ломаются голоса, не уходить же им из школы. С аттестатом выдавали диплом о среднем музыкальном образовании. Я был директором. Слушай, тишина какая…

Он замолчал, глядя в сторону леса. Тишина стояла и вправду полнейшая, словно они вдвоем остались на свете. Даже собаки не лаяли, и комары куда-то делись.

– Наплевать на тишину, – решительно заявила Людмила Петровна. – Дальше что было?

– Дальше? Школа у нас была малокомплектная. Вскоре заявили: будет подушевое финансирование, маленькие школы нерентабельны. Хотя пятьсот детей, которые с удовольствием учатся и занимаются музыкой, разве это мало?

– Нам тоже постоянно нервы мотали. Вас закрыли? – Людмила Петровна хотела и боялась узнать продолжение.

– Не сразу. Сначала мы стали бороться. Родители помогали, дети, выпускники, известные деятели культуры. Нас же знали везде. Даже в мире. В Интернете шум подняли. К депутатам обращались. Тогда меня вызвали и сказали – уходи. Подавай заявление по собственному, а то будет хуже. Я не мог уйти, у меня же дети. Отказался, конечно. Мне еще пригрозили: пожалеешь. И в городской газете заметку тиснули, под рубрикой «Журналистское расследование»: мол, в известной школе зреет скандал, якобы несколько родителей анонимно пожаловались на то, что я приставал к детям. К мальчикам. Для чего и создал капеллу. Чтобы приставать было удобнее. Никто не писал, понятное дело. Но они эту схему уже обкатывали, и она сработала. В английской школе, очень престижной, старая директриса ушла на пенсию. Коллектив хотел на ее место завуча, а горуно – своего. Про него аналогичный слух пустили. Чистое вранье, разумеется. Но у мужика случился инфаркт, он уволился и в другую школу ушел. Они своего человечка поставили, что и требовалось доказать. Я мог в суд обратиться. И там доказывать, что я детей люблю не так, как они говорят, а…

– Я понимаю, Юра. – Людмила Петровна погладила его по руке. – Ужас какой…

– Но я в суд не пошел. Даже думать об этом было тошно, а не то что оправдываться и свидетелей приводить. Они же мои дети! Я отправился к заместителю начальника горуно, который мне обещал, что я пожалею. И дал ему по морде.

– И ты?! – изумилась такому совпадению Людмила Петровна. – И я! Ты понимаешь, и я тоже! По морде! Только ученику! И меня тоже! Юра!

– Да знаю я, мне дед Семен рассказывал, когда мы у тебя в бане поселились. Говорят, что ты все правильно сделала. Тимур – не ребенок, он взрослый парень, и издеваться над пожилой женщиной никому не позволено. Может, в тот раз еще не поздно было ему объяснить.

– Ой, а потом что? – спохватилась Людмила Петровна. – Ты же его не убил?

– Нет, – усмехнулся Юрий. – А надо было. Он мне даже сдачи не дал. Опять только сказал – пожалеете. Быстро устроили в школе проверку, нашли растрату, нецелевое расходование средств (собирали на костюмы, а потратили на ремонт крыши, протекла, видите ли, не вовремя). Плюс чуть ли не вымогательство – с родителей в фонд школы. Видимо, кого-то уговорили написать. Короче, дали два года, отсидел полтора. И на том спасибо.

– Ужас! – воскликнула она. – Директора по лезвию ножа ходят! Крышу почините, потолки побелите, обогреватели купите, охрану поставьте, иначе закроем! А деньги где брать? С родителей, говорят. Но строго на добровольной основе. Так прямо родители и несут. Пачками. Возьмите, пожалуйста, на школьные нужды, а то у нас лишние. А директору что делать? Не соберешь деньги – голову снимут, соберешь – того хуже. Что они там думают, а? В Москве? Министр этот, Фурсенко? Что они со школой делают!

– Тихо, тихо, успокойся, не митингуй! Невыполнимые законы и инструкции на то и существуют, чтобы все их нарушали. Но некоторых при этом можно было взять за задницу, вот как меня: что ж ты, голубчик, закон нарушаешь?! И Фурсенко твой раз столько лет сидит, реформирует в хвост и в гриву, значит, это кому-нибудь нужно. Заказ такой. Только нас с тобой это теперь не касается.

– Как не касается?! Мы что, не тут живем?! Не в России?! У меня внучки скоро учиться пойдут, а они школу столько лет уродуют, как хотят! То подушевое, то стандарты, то ЕГЭ, то всем автоматы собирать-разбирать учиться вместо литературы! Это все кто заказывал? Ты? Или я? Вредители они, вот кто! У нас было самое сильное в мире образование, а теперь что?

– Я тебе еще раз говорю: значит, это кому-нибудь нужно, – сердито произнес Родин. – Давай сменим тему. За всю страну я думать не могу. Ты спрашивала, почему я тут остался. В город меня больше не тянет, увольте. Сыт по горло. Меня там каждая собака знает. Все газеты писали. Как с пропавшими серебряными ложками: после ухода гостей ложки нашли, но осадок все равно остался. То ли педик я, то ли не педик, а только это все и помнят. Ну, еще и вор, конечно. Жена и та сразу развод попросила. Сын и дочь уже взрослые, я не возражал. Вот кого ты пригрела. Соображаешь?

– Да, – деловито кивнула Людмила Петровна. – Ты вот что, Юра… Давай ко мне переезжай, – замирая от собственной храбрости, предложила она. – Неудобно ведь у деда-то. А мы с тобой, получается, коллеги: педагоги оба, ты теперь мой зам. И друзья по несчастью.

– Ты серьезно, Людмила? – Родин смотрел ей прямо в глаза, и она, смутившись, отвернулась. – Ты про коллег серьезно? И про друзей?

– Ну… да. А что?

– Спасибо за предложение, – отстранившись, сухо сказал он. – Но с коллегами лучше сохранять деловые отношения. Иначе это может пагубно отразиться на бизнесе. И потом, с Семеном Никифоровичем мы тоже коллеги. Поздно уже. Тебя проводить?

От провожания Людмила Петровна отказалась, пулей вылетела со двора, едва ли не бегом добежала до дома, радуясь, что уже глубокая ночь и на улице ей никто не встретился. Руки так тряслись, что она едва попала ключом в замочную скважину. Толкала и толкала этот чертов ключ, едва сдерживая слезы. И, только захлопнув дверь и оказавшись в одиночестве, разревелась от жалости к себе и от обиды. Зачем он так? За что? Ведь он же все понял, не мог не понять… Потом ей казалось, что никогда ей не было так плохо, даже когда ее выгнали из школы и жизнь закончилась.