Читать книгу "12 правил жизни. Противоядие от хаоса - Джордан Питерсон"

Родители — это властители общества. Они учат детей вести себя так, чтобы другие люди могли взаимодействовать с ними разумно и продуктивно. Дисциплинировать ребенка — значит проявить ответственность. Это не гнев и не дурное обращение. Это не месть за проступок. Это осторожная комбинация милосердия и долгосрочной рассудительности.

Должная дисциплина требует усилия, она, в сущности, синонимична усилию. Трудно уделять детям пристальное внимание. Трудно выяснить, что неправильно, а что верно, и почему. Трудно сформулировать справедливые и основанные на сочувствии стратегии дисциплины и обсудить их применение с другими людьми, глубоко вовлеченными в уход за ребенком. Из-за этого сочетания ответственности и сложности установка, согласно которой любые ограничения, накладываемые на детей, разрушительны, пагубна. Если принять ее как должное, то родители, которые способны на большее, могут забыть о своем долге и просто выступать как агенты инкультурации, делая вид, будто так хорошо для детей. Но это глубокий и пагубный самообман. Это лень, жестокость, это непростительно. И это еще далеко не все.

Мы полагаем, что правила будут неизбежно подавлять безграничную внутреннюю креативность наших детей, даже несмотря на то, что научная литература ясно говорит, что, во-первых, безграничная креативность шокирующе редка96 и, во-вторых, что строгие ограничения скорее упрощают, чем подавляют творческие достижения97. Вера в то, что правила и структуры по природе своей деструктивны, зачастую соединяется с идеей, согласно которой дети сами сделают правильный выбор, когда спать и что есть, если просто позволить их истинной природе проявить себя. Но это такое же беспочвенное допущение. С детей станется жить на хот-догах, куриных ножках и фруктовых конфетах, если это привлечет к ним внимание, обеспечит силой или защитит от необходимости пробовать что-то новое. Вместо того чтобы мудро и спокойно отправиться в постель, дети будут бороться со сном, пока их не срубит усталость. Кроме того, они стремятся провоцировать взрослых, исследуя сложные границы социальной среды, — совсем как юные шимпанзе, достающие взрослых в своей Труппе98. Наблюдение за тем, к чему приводят поддразнивания и насмешки, позволяет и шимпанзе, и детям нащупывать границы того, что в противном случае было бы слишком неупорядоченной и пугающей свободой. Такие границы, когда они обнаружены, обеспечивают уверенность, даже если их выявление приводит к мгновенному разочарованию и расстройству.

Помню, как привел дочку на игровую площадку. Ей тогда было года два. Она играла на брусьях, наполовину висела в воздухе. Особо склонный к провокациям монстр примерно того же возраста стоял над ней, на тех же брусьях, за которые она хваталась. Я видел, как он движется к ней навстречу. Наши глаза встретились. Он медленно, нарочно наступал на ее руки с нарастающей силой снова и снова, глядя на меня свысока. Он точно знал, что делает. «Выкуси, папаша!» — вот какая у него была философия. Он уже решил для себя, что взрослые презренны и что им можно спокойно бросить вызов. Самое плохое, что и ему предначертано стать таким же. Родители уготовили ему печальное будущее. К его великому удивлению и к его же пользе я снял его с брусьев и швырнул с девятиметровой высоты.

Нет, я так не поступил. Я просто отвел дочку в другое место. Но для него было бы лучше, если бы я это сделал.

Представьте себе малыша, раз за разом бьющего свою маму по лицу. Зачем ему это делать? Глупый вопрос, непростительно наивный. Ответ очевиден — чтобы чувствовать превосходство над матерью, чтобы посмотреть, сойдет ли ему это с рук. В насилии, в конце концов, нет ничего загадочного. Мир — вот что загадочно. Насилие существует по умолчанию, все просто. А вот мир — это сложно: ему нужно учиться, его нужно прививать, его надо заслужить.

(Человек часто задает простые вопросы о физиологии. Почему люди принимают наркотики? Тут тоже нет никакой тайны. Удивительно, почему они не принимают их постоянно. Почему люди страдают от тревожности? И опять никакой загадки. Как люди вообще могут быть спокойны? Вот что удивляет. Мы хрупки, мы смертны. Миллион ситуаций может выйти из-под контроля, по миллиону разных причин. Мы должны с ног до головы трепетать от ужаса каждую секунду. Но мы так не делаем. То же самое можно сказать про депрессию, лень и преступность.)

Если я могу ранить и превзойти вас физически, значит, я могу делать ровно что хочу, когда хочу, даже когда вы рядом. Я могу мучить вас, чтобы удовлетворить свое любопытство. Я могу отобрать все ваше внимание и властвовать над вами. Я могу украсть вашу игрушку. Во-первых, дети бьют, потому что агрессия врожденная, хотя у одних она проявляется сильнее, а у других слабее, а во-вторых, агрессия упрощает желание. Глупо было бы предполагать, что такому поведению надо учиться. Змее не нужно учиться нападать. Это в природе животного.

Статистически двухлетние дети — самые жестокие люди". Они пинаются, бьют, кусаются, крадут чужую собственность. Они поступают так, чтобы исследовать, выражать свое возмущение и разочарование, удовлетворять свои импульсивные желания. Что еще важнее в нашем случае, они делают это, чтобы найти истинные границы допустимого поведения. Как еще им разгадать, что приемлемо, а что нет? Дети — как слепые, которые ищут стену. Они должны продвигаться вперед и нащупывать дорогу, чтобы понять, где находятся настоящие границы, а они редко оказываются там, где должны быть. Последовательное исправление таких действий обозначает для ребенка границы приемлемой агрессии. Отсутствие исправления просто повышает любопытство; ребенок будет бить, кусать и толкать, если он агрессивен и склонен властвовать, пока что-то не обозначит для него границу. Как сильно я могу бить мамочку? Пока она не возразит. Учитывая это, исправлять чем раньше, тем лучше — если, конечно, желаемый конечный результат для родителя заключается не в том, чтобы быть побитым. Исправление также помогает ребенку понять, что бить других — субоптимальная социальная стратегия. Без исправления ни один ребенок не пройдет трудный процесс организации и регуляции своих импульсов так, чтобы эти импульсы могли без конфликта сосуществовать и в душе ребенка, и в широком социальном мире. Организовать разум — дело совсем не простое.

Мой сын был особенно своенравным в том возрасте, когда начинал ходить. Когда моя дочка была маленькой, я мог парализовать ее с помощью злобного взгляда. На сына это не производило ни малейшего эффекта. Когда ему было девять месяцев, он всякий раз за столом ставил в тупик мою жену, а она не из тех, кто легко сдается. Он боролся с ней за контроль над ложкой. «Ладно!» — думали мы. Нам все равно не хотелось кормить его ни минутой дольше, чем требовалось. Но маленький бузотер соглашался только на три-четыре ложки, а потом принимался играть. Он размазывал еду по миске. Он приплел кусочки еды к верхушке своего стула и смотрел, как они падали на пол. Ладно, он изучал мир. Но при этом он ел недостаточно, а когда он ел недостаточно, то и спал недостаточно. И тогда ночной крик будил его родителей. И они становились сварливыми, были не в духе. Он расстраивал маму, и она вымещала это на мне. Траектория была нехорошая.

После нескольких дней такой деградации я решил отобрать у него ложку. Я приготовился к войне, заложил на это время. Терпеливый родитель может победить двухлетку, как бы ни было трудно в это поверить. Как говорится, «старость и коварство всегда побеждают молодость и умение». Отчасти это потому, что когда тебе два, время тянется целую вечность. Те полчаса были для моего сына, как целая неделя. Я заверил себя, что выйду победителем. Он был упертым и вел себя ужасно. Но я мог быть хуже. Мы садились лицом к лицу, миска стояла перед ним. Это был наш вестерн «Ровно в полдень». Он это знал, и я это знал. Он схватил ложку. Я забрал ее у него и зачерпнул вкуснейшей каши с горкой. Я направил ее прямо ему в рот. Он посмотрел на меня, как на чудовище. Он скривил и крепко поджал губы, не оставляя и щели. Я преследовал его рот ложкой, пока он наматывал круги головой. У меня в рукаве были и другие фокусы. Свободной рукой я ткнул его в грудь, с расчетом досадить ему. Он не шевельнулся. Я сделал это снова. И снова. И снова. Не сильно, но и не так, чтобы это можно было проигнорировать. Примерно через десять тычков он открыл свой рот, планируя издать возмущенный звук. Ха! Ошибочка. Я проворно вставил ложку ему в рот. Он отважно пытался выпихнуть оскорбительную пищу своим языком. Но как справиться с этим, я тоже знаю: я просто приложил свой указательный палец горизонтально к его губам. Что-то вышло, но что-то было проглочено. Один ноль в пользу папы. Я потрепал его по голове и сказал, что он хороший мальчик. И я правда имел это в виду. Когда кто-то делает то, чего вы от него добиваетесь, вознаградите его. Никакого недовольства после победы.