Читать книгу "Вечеринка - Ирина Муравьева"

В Майами было жарко, и ночь была жаркой, такой же, как день, в воздухе стояла лихорадочная томная влажность, а город вдали все не спал и переливался огнями, безумствовал в курортной отравленной праздности. Кондиционер в гостиничном номере работал громко, спать не хотелось. Сергей вышел на берег и долго сидел на песке. Светало, когда вместе с каким-то бодрым стариком, сразу же приступившим к йоговским упражнениям, из дверей гостиницы выскользнула Одри, заплаканная, в том же платье, в котором она была вчера на свадьбе, застыла, разглядывая белых чаек, подравшихся из-за какой-то рыбешки, потом подошла, села рядом.

– Твой сын еще спит, – сказала она. – Проспит до обеда. И мама, наверное, тоже. Вы зря поселили меня вместе с Петькой. Мне лучше бы было с тобой, а его вместе с мамой.

– Послушай, но он же твой брат.

– Ну, и что? – И Одри слегка закатила глаза. – Какая мне разница: брат он, не брат? Мне, может быть, эта вон птица дороже?

Он всмотрелся в распухшее от слез бледно-оливковое лицо, по-прежнему напоминающее лицо маленькой Мадонны с выпуклыми веками и горько опущенным ртом.

– Мне кажется, что мама была права: если бы ты регулярно ходила в школу, – сказал он спокойно, – ты не была бы такой избалованной и не позволяла бы себе того, что ты себе позволяешь…

– Ты что?! Ты серьезно? – Она усмехнулась, как взрослая. – Что я позволяю себе? Наверное, только одно: что живу.

Он похолодел:

– Что значит «живу»?

– То и значит: живу. – Углы ее рта опустились сильнее. – Давно бы могла умереть. Как Тереза.

Она замолчала.

– Когда ты летишь?

– Куда я лечу?

– Как куда? Ну, в Москву.

Он вспомнил, что послезавтра улетает в Москву к любовнице.

– Я скоро вернусь.

Она внимательно посмотрела на него близорукими глазами. Иногда она смотрела так, что хотелось завыть.

В аэропорту Сергея встречала большая семья. Отец, похудевший, взволнованный, красный, в костюме при галстуке, мачеха на каблуках, Марина, фигуру которой заметно испортили роды, и брат, возвышающийся надо всеми, как крепость, украшенная флагом. Флаг этот он нежно держал на руках и нежно дышал в его лысый затылок.

Скрывая свое равнодушие, Сергей особенно крепко и долго обнимал отца, долго, с преувеличенным интересом, разглядывал младенца.

– Маринка сказала: «Давай назовем, чтоб все вокруг ахнули. Тем более раз твой братишка в Америке». – И брат усмехнулся. – Вот так и назвали: Джульетта Максимовна.

Марина укусила Сергея темно-желтым взглядом и засмеялась неожиданно простодушным серебряным смехом. Поехали к отцу, где Джульетта тут же закатила скандал, поэтому обед прошел скомканно. Вчера, перед вылетом, он звонил Вере, и они договорились, что первую ночь он останется у отца, иначе неловко. И несмотря на то что он летел к ней, а все остальное было лишь предлогом, ему стало как-то спокойнее от того, что сейчас не нужно хватать машину и мчаться на Мосфильмовскую. Страх, причины которого он не понимал, парализовал все внутри. Это началось в самолете, как только погасили свет, и пассажиры, кто тихо, а кто-то очень громко, заснули. Он слегка отогнул шторку иллюминатора, и непроницаемая чернота холодно и зловеще посмотрела на него так, как иногда может посмотреть на одного человека другой, случайно попавшийся и незнакомый. Он отшатнулся, опустил шторку, крепко закрыл глаза, но страх начал одолевать его с такой силой, что он с трудом удержался от того, чтобы не подозвать стюардессу и не попросить какого-нибудь успокоительного, если у них есть…

Ему постелили в большой комнате на диване. Постельное белье было свежим, накрахмаленным, нарядным: в розовых цветочках. В открытом окне накрапывал дождик и одуряюще пахло душистым табаком, запах которого он помнил с детства, потому что на редкой подмосковной клумбе не сажали этого скромного по виду цветка, который раскрывается только в темноте.

Пришло утро. Теперь можно было принять душ, одеться и, пока отец и мачеха спят, уехать к Вере. Но мачеха, маленькая без каблуков, вся в складках своей белой, шелковой кожи, которой везде было много: на шее, на толстых щеках, на локтях, просунулась в дверь и шепнула ему:

– Хоть кофе-то выпей. Успеешь.

И опять ему стало легче, что можно еще оттянуть, подождать. Они сели за кухонный стол, на котором дымились две чашки кофе и очень уютно накрыт был – с яичницей, сырниками, колбасой и оладьями, как принято это в Москве, – сытный завтрак. Мачеха, ярко-румяная от волнения, с пестренькими прядками в поредевших волосах, сказала, оглядываясь, как будто боясь, что их кто-то подслушает:

– Я папе-то сразу вчера объяснила, чтоб не приставал к тебе и не задерживал. А то он пристанет. Ты сам знаешь, как. Ему нужно в лоб все сказать. Недогадливый. Пусть думает, что ты к нему прилетел. Гордится тобой. Прямо хуже ребенка.

Он растерялся, глотнул слишком горячего кофе, закашлялся. Мачеха замахала атласными ладошками:

– Водички возьми. Вот водичка, Сережа. Никто к тебе в душу не лезет, не бойся. Максима ты знаешь. Он – камень, и все.

Она вдруг зашмыгала носом.

– Вот, видишь? Женился. Зачем? Без любви. Ну кто же так делает, а? Люди женятся, раз будет ребенок, им женщину жалко. А он не поэтому.

– А почему?

– А он потому, что ребенок… Ему – ну, клянусь тебе верой и правдой, – ему на Маринку совсем наплевать!

Она покраснела, наморщила лобик.

– Не то что он просто ребенка хотел… Он, может, об этом и вовсе не думал! Но как она только сказала ему, что, мол, залетела, так он захотел! Какой там аборт! Лег костьми бы, и все. Вот и поженились. Джульетте-то месяц всего, а он ведь с ума по ней сходит. Да, да. И сам пеленает, и ночью встает. Уж ты извини меня за прямоту: не знаю, с женой-то он спит или нет. А если и спит, так ведь не от души! А так, по привычке одной, криво-косо.

– У всех криво-косо, – сказал он неловко. У мачехи вспыхнули темные глазки:

– У нас с твоим папой такого не помню. Сергей растерялся, не знал, что ответить. Уж больно проста она, больно атласна…

– К мужчине ведь, главное, не приставать. – И мачеха мягким и легким движением пришлепнула сырник сметаной. – Мужчина – как конь. В конюшне его не удержишь. А я медитировать тут начала…

– Зачем вам? – спросил он.

– Ну, как? Помогает. Уходишь в астрал – и ищите меня! А что ты не кушаешь?

– Как я не кушаю? И что там, в астрале?

– В астрале? Чудесно. Виденья бывают.

– Какие виденья?

– Да разные, всякие. Как будто какую-то дочку свою я вижу, а все подойти не решаюсь. А дочки-то не было ведь никогда! Один только Макс. Вот какие виденья.

– Забавно, – сказал он и встал, улыбаясь.

– А может быть, это твоя была дочка. – Она тоже встала. – Кто знает, ведь правда?