Читать книгу "Путешествие из России. Империя в четырех измерениях. Третье измерение - Андрей Битов"

Так длинная Уфа стала для меня еще вдвое длиннее.

Что же еще? В Уфе делают двигатели для 412-го «москвича», гордости советского автомобилестроения, столь успешно ездящего до самой Австралии… Впрочем, я об этом уже говорил.

Еще там есть химчистка «Улыбка».

В общем, я Уфы не видел. Мне было не до этого…

Запись двенадцатая

Спидвей

Объяснить в двух словах, что такое спидвей, невозможно. Придется рассказать все по порядку…

Спидвей по новичку

В первый раз дело со спидвеем было так…

Я опоздал к началу и вскарабкивался по насыпи на трибуны, пользуясь тем, что милиционеры увлеклись гонками и не обращали на меня внимания. Иначе они бы сбросили меня вниз, как защитники средневековых крепостей. Но я всего этого еще не знал. Взбираясь по насыпи, будучи в нескольких метрах от зрелища – я его еще никогда в жизни не видел (и это было само по себе немного странное ощущение: сейчас я увижу то, чего еще никогда не видал), – воображение мое было подогрето лишь словами, которые с трудом подыскивала себе страсть моего друга Тамойленко.

Я взбирался, по невежеству ничего не опасаясь, ориентируясь на спину приподнявшегося на цыпочки милиционера. Подо мной, за плечами, оставалась вся прочая земля, передо мной разрасталось, опрокидываясь, бледно-голубое осеннее небо, накрывшее котел трека, а оттуда, из котла, на край которого я взбирался, несся, приближаясь и удаляясь, сливаясь и отрываясь, треск мотоциклов. Оттуда несло тем непередаваемым паленым запахом, который с тех пор суждено мне всегда узнать и ни с чем не спутать. Кричали болельщики, разрозненно и неуверенно. Там было жарко, там было раскалено, там заваривалась каша… Нелепо было приходить в такое волнение от одного приближения к тому, о чем я не имел ни малейшего представления. Однако я в него пришел. Так ударяет в голову первый хмель – такое у меня было ощущение, предвосхищение азарта. Но и взобравшись, не видел я ничего: зрители тесно, бок о бок, стояли на скамейках, и щелочек между ними не оставалось. «Как дела?» – спросил я милиционера. «Наши ведут», – сказал он и потеснился, уступив мне щель. Я взобрался на скамейку, вытянул шею…

Сумасшедшие люди, облепленные гарью с ног до головы, пахали на мотоциклах вираж, тыкаясь и пытаясь обойти друг друга, прячась друг за друга, высовываясь и спохватываясь. Гарь летела во все стороны, и я стер со щеки ее первые крошки. Трек дымился голубовато, запахом и видом напоминая только что насыпанный под каток раскаленный асфальт… Они входили в вираж, не пряча скорости, ложась набок, выкидывая на сторону сапог, как циркульную ножку, и рыли так землю на скорости под восемьдесят тремя точками: сапогом и двумя колесами, – этакой раскорякой, где заднее колесо уходило вбок и вперед… чуть ли не задом наперед пролетали они, как на помеле, в дыму и пожарище, свой вираж, радостно выстреливая на прямую… Тут самый азарт, тут можно мастерски «съесть» соперника, то есть обойти… И вот когда я увидел этот котел, дымящийся при постоянном помешивании, они как раз вошли в вираж, и один попытался «съесть» другого, но как-то запутался в намерениях и сбоил, и тот, кого он обгонял, в результате его переехал, а следующий переехал обоих и, вылетев из седла, перелетел барьер и попал в зрителей. Гонщики были мягкие и мягко, ватно, бескостно падали на мягкую дымчатую гарь, а над ними еще долго летали, переворачиваясь и позвякивая, их более твердые мотоциклы… Один мотоцикл лежал теперь в серединке, на лужке, неподалеку от некой лесенки, проскользнув под бревном-бумом, в которое зачем-то был воткнут топор и поблескивал… Колесо мотоцикла все крутилось, и от него, прихрамывая, по зеленой траве под голубым небом как ни в чем не бывало направлялся весь черный, весь в гари, раз десять постоявший на голове человек; другой мотоцикл висел на барьере, жалобно поджав под себя восьмерку переднего колеса, и гонщик спускался с трибун, чертыхаясь… а третий – третий, тот, что хотел быть первым… третий был человек… он лежал вместе с мотоциклом на боку, как одно существо, как кентавр, довольно удобно, казалось, лежал, имея меж ног легкую и негрозную на вид машину, вроде велосипеда… и к нему бежали люди. И, нелепо быстро разворачиваясь, выруливала скорая помощь, стоявшая тут же за барьером; ее торопливость в десяти-пятнадцати метрах от пострадавшего вызывала почему-то смех, как серьезный вид бездельника, взявшегося за дело…

«Кто это? Что это?» – спросил я, не узнавая звука собственного «о».

Спидвей по болельщику

Ничего не отразилось словно бы на его лице, на его словно бы лице… Это был мужичок-грибник, любитель подледного лова.

– Да ну! Дурачок… – снисходительно сказал он. – Запасной.

– То есть как? – удивился я. Я его прямо так и понял, что запасной – это что-то вроде копии, не человек.

– Ну, дублер, татарчонок, еще глупый, необъезженный…

От слова «дублер» мое представление о том, что это мог быть и не человек вовсе, еще сгустилось.

– То есть как дублер?!

Он взглянул на меня, словно ему лень было даже выразить мне презрение.

– В каждой команде такой бывает. В зачет не входит – накатывается. Учиться ведь надо.

Тем временем «дублера глупого» положили на носилки, накрыли с головой; как мертвого, запихнули в кузов и, что-то медленно обсудив, стремительно рванули с места и медленно с демонстративным воем покинули трек.

– А он как же? – робко спросил я.

Болельщик опять на меня посмотрел.

– Да ничего, ерунда, – сказал он. – Оклемается. А татарчонок – он ничего, смелый. Ка-ак он вышел-то здорово, чуть Ломбодягу не сделал!

– Ломбодяга – это что? – спросил я.

– А иди ты в… – искренне сказал мой гриболов-любитель и отшагнул от меня, сколько позволила толпа.

И был он без ноги, на костыле.

И был он прав, потому что тут же, как скрылась скорая помощь, был дан старт следующему заезду.

А Ломбодяга – это знаменитый ленинградский гонщик Ломбоцкий. А татарчонок действительно на следующий день сбежал из больницы, в пижаме, на мототрек.

По комментатору

«Любви все возрасты покорны» – гласит народная поговорка. С учетом современной действительности ее можно было бы выразить, конечно, менее поэтически, но более практически: «Спорту все возрасты покорны». Но особенно полезен он пожилым людям. И как бы в благодарность своим поклонникам за привязанность он дарит им здоровье и высокие спортивные результаты.

Из газет

Его голос начинался где-то в районе судей и заканчивался моим ухом, ровно напротив. На этом пути его голос повторяли еще с десяток громкоговорителей, и когда десятый повторял его первое слово, то первый произносил уже десятое. Каждое предложение комментатора, таким образом, сворачивалось в кольцо, и начало фразы кусало ее конец. Свернувшись и поразив самое себя, фраза падала, рассыпавшись на бесформенные кусочки, в центр поля. Иногда комментатор делал передышку, по-видимому, чтобы все слова нагнали друг друга, разобрались между собой, успокоились и немножко помолчали, прекратив свою безумную гонку друг за другом, формально отражавшую и подобную тому, что происходило на треке…