Читать книгу "Учителя эпохи сталинизма. Власть, политика и жизнь школы 1930-х гг. - Е. Томас Юинг"

Часто кампании против так называемых чуждых элементов проводились с использованием политиканской риторики. В Западной области, например, облоно заявил, что половина или даже больше учителей в некоторых районах являются «детьми бывших»; профсоюз докладывал, что три четверти учителей другого района связаны с «ненадежными и подозрительными элементами»; комсомольский деятель докладывал, что почти половина учителей в одном из районов «происходят из семей священников, помещиков и вообще являются врагами». Некоторые учителя взяли на вооружение этот язык для нападок на своих коллег. Молодой учитель Фемчук считал «старых учителей» в своей украинской деревне «чуждыми», ссылаясь на «их социальное происхождение и материальное положение». Когда учитель Антонов обжаловал свое увольнение (1 глава), он прежде всего указал на свое крестьянское происхождение, что отличало его от коллег, которые были из семей священников и зажиточных крестьян.

Голословные обвинения в «чуждых» родственниках вынуждали некоторых учителей к неординарным поступкам с ужасными последствиями. Когда сибирскую учительницу Александру Коневу уволили, в частности из-за отца-священника, она от отчаяния покончила с собой. Подобно Стародумовой, чье письмо приводилось ранее, одна бывшая учительница, по ее воспоминаниям, прилюдно клялась «искупить грехи отца», осужденного за сопротивление коллективизации. Другой бывший учитель за семь лет сменил пять разных школ, потому что его отовсюду увольняли за «кулацкое происхождение». Еще долго его не покидал страх, что «за дело возьмутся наверху», то есть коммунистическая партия и спецслужбы.

Когда над головой сгущались тучи, многие учителя утаивали свое социальное происхождение. В школе под Рославлем учительница А. К. Маркелова утверждала, что выросла в крестьянской семье, на самом же деле ее родители считались кулаками. В Москве многие учителя писали о себе как о детях служащих, но в действительности их родителями были священники, дворяне или купцы. Раскрытие тайны грозило серьезными неприятностями. В Куйбышевской области учителя Ургалкина уволили как «не внушающего политического доверия» за то, что он утаил, кем была его бабушка. Само по себе разоблачение порой оказывалось недостаточным. Учителя Золотухина уволили за «связь с кулаками», хотя местные власти давно все знали о его родственниках.

Интерпретировать семейные связи можно было по-разному. В августе 1930 г., вскоре после открытия школы, перед новым учебным годом, чиновник районного отдела образования на Нижней Волге Вянин рассказал на встрече с влиятельными представителями Наркомпроса, что в подведомственные ему школы потянулись старые учителя. Один участник собрания спросил: «Каков социальный состав этих учителей?» Подчеркнуто спокойным тоном, Вянин ответил: «Социальный состав возвращающихся в школы учителей не имеет значения». Тогда председатель собрания Саванюк по-своему оценил это явление: «Нигде этих учителей не берут, вот и пошли к нам». И снова Вянин не захотел услышать намека: «Да, иногда так бывает». Вянин, по сути, заявил, что опыт педагога, его социальное происхождение и преданность своей профессии не повод для навешивания политических ярлыков, хотя результаты состоявшихся дебатов нам не известны.

Большой резонанс в 1933 г. вызвало дело старого коммуниста учителя Пивоварова, которого исключили из компартии за то, что он скрыл свое происхождение из зажиточных крестьян и участие в гражданской войне на стороне антибольшевистских сил. В ответ на унизительные обвинения, что он «социально чуждый элемент», Пивоваров заявил: «Вы не хотите понять, что все старое учительство _ выходцы из зажиточных семей». Партийный деятель ответил: «Это вредное преувеличение. Учительство в большинстве своем является сознательным и активным участником социалистического строительства». Пивоваров возразил: «Если я классово чуждый элемент, то все учительство надо отнести к этой категории». И снова партийный деятель не согласился: «Нет, уж это не выйдет». Пивоваров утверждал, что большинство учителей _ верные сторонники советской власти; однако отмеченное выше огромное влияние происхождения на политическую репутацию человека не вызывает сомнения.

Уверенность, что проведенное среди «классово чуждых» родственников детство непременно сделает человека противником советского строя, приводила к особым санкциям по отношению к учителям. Высосанные из пальца обвинения в отношении людей, скрывших свое социальное происхождение, говорят о глубоко укоренившемся страхе, заставлявшем везде видеть врагов, которых надо разоблачить и искоренить, хотя поведение человека, его учительская деятельность говорят, что он обычный человек, а не враг. Крупская, авторитетная фигура в вопросах просвещения и идеологии коммунистической партии, дала примечательный ответ на вопрос, что весомее — опыт, образование и квалификация или социальное происхождение. В частном письме 1932 г. Крупская подвергла критике увольнение «знающих учителей» за их происхождение как «средневековые, докапиталистические, а не коммунистические подходы»: «Те, кто смотрят не на то, что человек сам по себе, а на его происхождение, явно считают, что у нас в общественном укладе никаких изменений нет». Годом позже Крупская привела те же аргументы публично, раскритиковав жестокие вердикты учителям За их происхождение:

«Они пережили годы революции, годы гражданской войны, они принимают активное участие в соцстройке, ведут большую общественную работу. Все это перевоспитывает. И если происхождение требует известной настороженности, ибо детство, окружающая среда оставляют сплошь и рядом неизгладимые следы, то решает не происхождение, а весь жизненный путь человека, его теперешняя работа, теперешняя деятельность, его сознательность».

Следовательно, Крупская, вразрез с приведенными выше историями об увольнениях, считала реальные дела человека более важными для его оценки, чем привитые в семье взгляды.

Эти противоречия в политике и практике иногда круто меняли человеческие судьбы. Положение некоторых учителей из «чуждых» семей в течение 1930-х гг. заметно улучшилось. Для учителя, чья история приведена выше (он то и дело менял работу), перемена политики означала, что «власти перестали беспокоиться о статусе его родителей». Некоторые дети так называемых чуждых даже получали награды как «выдающиеся педагоги». В 1936 г. учительница Рыжкова, чьи родители были дворянами, со слезами на глазах приняла удостоверение учителя как символ официального доверия к ней, несущей тяжкую ношу «нежелательного» семейного прошлого.

Порой принимались решения, противоречащие друг другу. В конце 1937 г. учителя Чечулина уволили за то, что он вышел из «непролетарской» семьи. Несколько месяцев спустя краевой отдел образования распорядился восстановить его в должности, «принимая во внимание долголетнюю честную и добросовестную работу». Однако зав. районо отказался повиноваться и дерзко заявил: «Пусть там крайоно делает, что хочет, а у меня такие, как Чечулин, работать не будут!».

В конце десятилетия советские руководители стали предостерегать местные организации от карательных акций, основанных только на статусе родственников, особенно когда учителя избежали (или уже преодолели) вредное влияние своих «предков». Журнал Наркомпроса в конце 1937 г заявил: увольнение учительницы за то, что она дочь священника, без учета ее сорокалетнего преподавательского стажа, означает «потерю бдительности» и, по сути, «играет на руку классовым врагам». Тогда же в конце 1937 г. инспектор Орлов подверг критике дурное обращение с учительницей Померанцевой, одной из «самых лояльных и заметных» преподавательниц в районе: