Читать книгу "Жизнь Марии Медичи - Элен Фисель"

Итак, тут все понятно. Кардинал просто стравил Людовика XIII с его женой (все перипетии этого «стравливания» весьма подробно и красиво описаны Александром Дюма) и очень умело свел на нет все ее влияние.

Конечно, Анна Австрийская жаждала мести и готова была ввязаться в любую интригу, направленную против кардинала. В 1626 году, например, она имела отношение к заговору герцогини де Шеврёз и маркиза де Шале, задумавших заколоть кардинала в его летнем дворце. Заговор был раскрыт, маркиза казнили, а герцогиню отправили в ссылку. Кстати сказать, именно тогда кардинал получил право завести для охраны собственных гвардейцев. Что касается Анны Австрийской, то она едва упросила мужа не отправлять ее в монастырь.

С Марией Медичи дело обстояло иначе.

Биограф Марии Мишель Кармона называет динамику ее отношений с кардиналом де Ришельё «великим разрывом».

Сам кардинал писал:

«Я – ее ставленник. Это она возвысила меня, открыла путь к власти, даровала мне аббатства и бенефиции, благодаря которым из бедности я шагнул в богатство. Она убеждена, что всем я обязан ей, что она вправе требовать от меня абсолютного повиновения и что у меня не может быть иной воли, кроме ее собственной. Она не в состоянии понять, что с того самого дня, когда она поставила меня у штурвала корабля, я стал ответствен только перед Господом Богом и королем… Душой и умом она тяготеет исключительно к католической политике. Для нее безразлично, что Франция была бы унижена. Она не может примириться с тем, что, сражаясь с протестантизмом внутри страны, я в то же время поддерживаю союз с ним за ее пределами… У нее претензии женщины и матери: я помешал ей передать Монсеньору (Гастону Орлеанскому), который, увы, возможно, унаследует трон, право на управление Бургундией и Шампанью. Я не могу допустить, чтобы охрана наших границ попала в столь слабые руки. Она считает меня врагом ее дочерей на том основании, что одну из них я выдал замуж за протестантского государя (Карла I Английского), а с мужьями двух других – королем Испании и герцогом Савойским – нахожусь в состоянии войны. Все разделяет нас, и это навсегда. Будущее зависит только от воли короля»181.

В двух последних фразах заключен главный смысл. С одной, впрочем, оговоркой: всю свою жизнь кардинал будет заботиться о том, чтобы его собственная воля выглядела как королевская воля, от которой зависит будущее.

Глава XVIII

Окончательное поражение Марии Медичи

Она никогда больше не вернулась во Францию: Людовик XIII отказался слушать ее мольбы, возобновлять отношения с ней и ограничился, уже после ее смерти, лишь переносом ее останков в Сен-Дени182.

Бенедетта Кравери

Как могла относиться ко всему этому сама Мария Медичи? Историк Ги Шоссинан-Ногаре отвечает на этот вопрос так:

«Мария чувствовала себя одураченной и хотела только одного: добиться смещения де Ришельё»183.

А Франсуа де Ларошфуко в своих «Мемуарах» пишет:

«Уже тогда говорили о размолвке между королевой-матерью и кардиналом де Ришельё и предугадывали, что она должна повести к весьма значительным последствиям, но предугадать, чем это все завершится, было еще нелегко. Королева-мать поставила короля в известность, что кардинал влюблен в королеву, его супругу. Это сообщение возымело действие, и король был им чувствительно задет. Больше того, казалось, что он расположен прогнать кардинала и даже спросил королеву-мать, кого можно было бы поставить вместо него во главе правительства; она, однако, заколебалась и никого не решилась назвать, то ли опасаясь, как бы ее ставленники не оказались королю неприятны, то ли потому, что не успела договориться с тем, кого хотела возвысить. Этот промах со стороны королевы-матери явился причиной ее опалы и спас кардинала. Король, ленивый и робкий, страшился бремени государственных дел и не желал потерять человека, способного снять с него этот груз»184.

Кардинал же, получив в свое распоряжение достаточно времени и необходимые средства, сумел рассеять ревность короля и оградить себя от происков его матери. При этом, по словам Франсуа де Ларошфуко, «еще не чувствуя себя в силах сломить ее, он не упустил ничего, что могло бы поколебать ее положение. Она же, со своей стороны, сделала вид, что искренно помирилась с ним, но ненависть к нему затаила навсегда»185.

Шанс для решительного отмщения представился кардиналу в 1630 году, когда король едва не умер от дизентерии. По свидетельству все того же Франсуа де Ларошфуко, король занемог «настолько опасно, что все сочли его болезнь безнадежной»186.

В самом деле, 22 сентября у Людовика поднялась температура, и он был уложен в постель. Мария не отходила от него. Жар усиливался, ежедневные кровопускания ничего не давали, и доктора начали серьезно опасаться за его жизнь. Людовик попросил своего духовника сказать, не умирает ли он, и отец Сюффрен дал понять, что некоторые основания для беспокойства действительно есть. Собрав все силы, король исповедался и попросил о последнем причастии.

Двадцать девятого Людовику стало еще хуже, и он приготовился к смерти, помирившись с матерью и попросив передать своим подданным, что просит у них прощения. Доктора не были уверены, что король доживет до следующего дня…

Вокруг только и говорили, что во всем виноват кардинал де Ришельё, что это он подверг опасности жизнь короля, настояв на экспедиции в Италию. Придворные гадали, каким будет состав Совета после смерти короля и восшествия на престол Гастона. Сможет ли Анна Австрийская выйти за него замуж? Будет ли Ришельё отправлен в ссылку, заточен в тюрьму или же казнен?

Но… Людовику вдруг стало лучше.

* * *

Убедившись в том, то опасность миновала, Мария попыталась поговорить с ним.

Для поддержки она взяла с собой Гастона, предварительно накачав его наставлениями типа «Будь тверд, дорогой мой мальчик» или «Мы знаем, чего хотим, и, клянусь Богом, добьемся этого».

– Я буду тверд, как скала, – пообещал Гастон.

В своей мстительной решимости уничтожить ненавистного им кардинала они были удивительно похожи друг на друга

Людовик чувствовал себя еще очень слабым. Когда он появился, Мария шагнула навстречу, и они холодно поприветствовали друг друга.

Гастон поцеловал старшему брату руку, но так, что это выглядело скорее как оскорбление, а не как почтение. Побагровев, король устремил свой взгляд на мать.

– Мне бы хотелось, чтобы наш разговор был приватным. Как у матери с сыном и как брата с братом. С позволения Вашего Величества, конечно…

– Да, да, я понимаю, – кивнул Людовик. – Но в этом случае прошу вас снизить накал воинственности. По вашему лицу я вижу, что вы озлоблены. Вижу также, как недоволен Гастон. Клянусь, я сыт по горло подобными сценами!