Читать книгу "Арабская кровь - Таня Валько"

Рашид ее не подгоняет.

– Я жила в доме, находящемся в центре узкой торговой улочки, – очнувшись, продолжает она рассказывать. – Вдоль тесного закоулка с обеих сторон высятся стрельчатые, как башни, дома. Удивительно высокие, а возведены они были больше века тому назад. Нижние ярусы построены из базальта, который приятно холодит летом. Верхние надстроены из красного кирпича, а верхушки часто сделаны из глины. Все фасады отделаны красивыми, как кружево, белыми гипсовыми орнаментами, особенно вокруг ажурных балконов и дугообразных окон, которые когда-то были сделаны вместе со вставками из алебастра. Сейчас их заменили цветными стеклами. Каменные дома поражают своей величиной и заслоняют собой голубое небо и солнце. Между ними над дорогой висит, как и здесь, ворох кабелей, проводов и специальных стеллажей, на которых давным-давно была натянута ткань, которая должна была давать тень и беречь от дождя. Но она почти вся порвана. Кое-где сохранились маркизы, но заботятся о них хозяева бесчисленных магазинчиков. Должна тебе сказать, – признается девушка, похлопывая заслушавшегося Рашида по ладони, – что в узком и высоком пятиэтажном доме нужно еще сориентироваться. На первом этаже, за мастерскими и магазинчиками, во внутренней части дома есть мусорник и зловонный туалет в турецком стиле[46]. Над ними – кухня и плавильня для бронзы, а на втором этаже – большой зал, или divan, устланный мягкими шерстяными коврами, с нарядно обитыми матрасами на полу вдоль стен. Помещение это служит для приема гостей и послеполуденного отдыха, молитвы, просмотра телевизионных программ, курения гашиша и игры в арабские шашки. Гостиной преимущественно пользуются мужчины, так как в Йемене по-прежнему существует дискриминация. На третьем и четвертом этажах находятся спальни, и у нас с бабушкой Надей было там свое королевство. На самом верху располагается мафрадж – комната отдыха для членов семьи мужского пола – с выходом на террасу. С нее открывается необычайный вид на город на фоне туманной горной цепи. Зал этот большой, примерно двадцать метров. Это помещение, в котором мужчины, даже подростки, предаются жеванию ката – мягкого наркотического средства. Это растение покрыто листьями, как у крапивы, обладает легким наркотическим действием. Мужчины жуют его везде и всегда: во время работы, на улице, в автобусе и, прежде всего, в мафрадже. Они начинают это с утра и заканчивают вечером, закладывая, как хомяки, пережеванные листья за щеку. За весь день изо всего этого собирается целый шар, и можно заметить, что у старых йеменцев – держат они во рту кат или нет – искривленное лицо: с одной стороны щека гораздо больше.

Марыся выпихивает щеку языком, демонстрируя слушателю, как это забавно выглядит, а тот лопается от смеха.

– Проблемы были также с одеждой, потому что Йемен – очень традиционалистская страна.

Видя, что мужчина заинтересовался, она продолжает рассказывать:

– Вообще-то, иностранки ходят как хотят, от них требуется только одно: лишь бы не светили голым задом. Но арабки не могут себе этого позволить. Я боялась, что йеменская семейка обрядит меня в абайю или чадру и потребует закрыть лицо никабом[47].

Марыся выразительно стучит себя по лбу.

– Не было даже разговора! Я на это не пошла… Хотя сейчас в Саудовской Аравии я вынуждена носить этот чертов черный плащ и закрывать лицо.

– Ты такая эмансипированная арабка! – удивляется мужчина, явно не ожидавший подобного напора и отваги от худенькой нежной женщины.

– Что ж, хотелось бы, но не всегда удается. Я нахожусь в стране, где закон шариата[48] по-прежнему господствует, и ничего с этим сделать нельзя. Что ждет свободомыслящую арабскую женщину, например, в Йемене? Есть там полиция нравов, которая может отхлестать тебя по ногам или незакрытому лицу прямо на улице. Кроме того, они имеют право арестовать человека за оскорбление нравственности. Йеменцы-мужчины, увидев «неприлично» одетую даму, в лучшем случае будут относиться к ней как к проститутке и делать гнусные предложения. Слишком вспыльчивые блюстители религии могут забросать овощами, например помидорами или картофелем, а подростки, подражая старшим, могут кинуть в такую бесстыдницу даже камень.

Говоря это, Марыся становится вполне серьезной.

– Разве можно о таком забыть! – улыбается она иронично. – А что касается йеменских женщин, то они охотно оттаскают бунтарку за патлы, возможно, даже разрисуют ногтями личико. Они еще больше бесятся от зависти, что какая-то девушка осмелилась показать свои прелести и соблазнить их бедных наивных парней. А вдруг-таки искусит? Я тоже, как белолицая, похожая на аджнабию[49], могла сойти за иностранку-мусульманку, носила только цветной хиджаб, а остальное просто в стиле нашего Фашлума в Триполи. Это значит джинсы или длинную до пят юбку плюс блузку или тунику до половины бедра, разумеется, с длинными рукавами. Счастливица я была! Это я как-то могла пережить. Но бабушка Надя, у которой было типичное арабское лицо и цвет кожи, одевалась, чтобы выйти на улицу, в никаб или даже чадру. Так это выглядит в Йемене.

Девушка вздыхает, неуверенно оглядывается, как если бы возвратилась из другого мира, и моргает.

– Не так, как в нашей современной эмансипированной Ливии, – кивает она в сторону площади и замирает, видя, что большинство окружающих ее женщин одеты в длинные, до земли, серо-бурые плащи, иногда даже в абайи.

– Что стало с нашей страной? – спрашивает изумленная Марыся, а молодой мужчина лишь беспомощно разводит руками.

– Мир становится на голову, вот в чем беда!

– В арабских государствах, которые сбрасывают режим деспотичных вождей, начинают утверждаться консервативные религиозные пережитки. И нам остается надеяться, что в Ливии это не произойдет. – Рашид хмурится и недовольно кривит губы.

Но уже через минуту молодой человек, стараясь изменить охватившее их грустное настроение, восклицает:

– Хватит сентиментальных воспоминаний и политики!

– Ты прав! Мы тут балу-балу, а время летит! Еще ничего не увидели.

Оживившись, Марыся подхватывается и быстро движется к выходу из дворика.

– Сейчас уже не стоит ничего тебе показывать, – переживает Рашид. – У нас только вонь, грязь и убожество, и к тому же вообще не такое уж старое.