Читать книгу "Чернокнижник. Ученик колдуна - Юрий Корчевский"

Первуша шевельнулся, сделал вид, что проснулся только что. Купава с колен вскочила, к лавке метнулась, поневу надела.

– Вот что, Купава, есть все равно нечего, лучины жечь – пустое. Давай спать, завтра у нас с тобой трудный день.

– Давай. Дядька, а как тебя звать?

– Не сказал я разве? Первуша именем.

– Спокойной ночи, Первуша.

На хуторе у бортника петуха нет, как и кур. Пропеть-прокукарекать некому, да уже выспались на славу оба к утренней заре. Только-только солнце над горизонтом показалось. Пока Купава сыто наводила, Первуша в тачку из амбара туески сносил. Вот ведь занятная вещь – туесок из бересты, не цельный, а мед не протекает нигде. Такое только хорошим мастерам доступно.

Оба по кружке сыта опростали. Хоть как-то подкрепились, все лучше, чем простую воду пить.

От хутора к деревне едва заметная тропинка ведет, уже травой поросла, видно, не хожена давно. Тачка тяжелая, за корни деревьев цепляется. Первуша осторожничал – не перевернуть бы. Большая часть пути по лесу шла. Уже потом на луг вышли, а избы вдали видны.

– Купава, ты же говорила – деревня. А это село. Маковку церкви видишь?

– Да какая разница?

– В селе церковь есть, а в деревне нет. И село больше, чем деревня.

К торгу сельскому селяне тянулись. Кому продать надобно было, кому обменять, кому купить. Самые лучшие места уже заняты, пристроились с краешку. Первуша ряды обошел, прицениться. Вернулся, а уже первый покупатель стоит:

– Почем туесок? Испробовать бы меду-то. Ковырну ножом?

– Ковырни, – кивнул Первуша.

Мужчина кончиком ножа мед поддел, в рот отправил.

– Хорош медок. Взял бы парочку, да денег нет. А натурой согласишься?

– Что предлагаешь?

– Масло льняное и конопляное.

– Тогда за один туесок два горшочка.

– Сладились. Сейчас обернусь.

Мужичок вернулся с четырьмя горшками, за ручки их нес. Довольный сделкой, подхватил два туеска. Когда покупатель ушел, Купава сказала:

– Не прогадал ты?

– Сама посуди. У тебя запасы большие, побыстрее распродать надо. Вскоре свежий мед накачают бортники, твой в цене упадет.

– Поняла.

Покупатели подходили, денег никто не давал, но обмен предлагали. До полудня все туески с медом обменяли на нужное – мешок муки, пусть и ржаной, не пшеничной. К нему пуд гречки и пуд гороха лущеного, а еще связку вяленой рыбки. Еще бы менять, а туески кончились. За мешок муки четыре туеска отдали. А тем, кто еще подходил, Первуша обещал завтра появиться. Как позже оказалось, опытные бортники, чтобы товар их в цене не падал, уже успели мед продать, запасов уже не было. Первуша и рад: конкурентов нет. Взгромоздил добычу на тачку – и в обратный путь. Мука да гречка с горохом тяжелые, на себе бы и не унес, тачка выручала. Все обменянное в амбаре сложили. Первуша распорядился:

– Твори тесто, каравай печь будем. Я пока за дровишками. Сумеешь?

– При тятеньке делала, смогу.

Первуша дров натаскал, а печь разгораться не хотела. При ежедневном использовании тяга есть, а сейчас все пылью покрылось. Со щепочек малых начинать пришлось, сухой мох подбрасывал. Но занялся огонь, затрещал. В избе сразу уютно сделалось. Как печь разгорелась, тепло от нее пошло. Купава ловко на деревянной лопате тесто в печь посадила. Потом гречи в чугунок насыпала, водой залила. Хлеб будет, а еще каша гречневая. По избе уже запах духовитый, хлебный пошел. У Купавы опыт чувствовался, хотя и мала. Тонкой заостренной палочкой в каравай ткнула.

– Самую малость еще, и готов будет.

Оба на лавке сидят, через открытую заслонку в окно топки смотрят. Каравай зарумянился уже сверху, по бокам трескаться стал.

– Хватит, пожалуй.

Купава ловко деревянной лопатой каравай из печи выхватила, на стол, на деревянный поднос поставила, сверху рушничком накрыла. Хлеб дойти должен. Железным ухватом чугунок в печь поставила, топку заслонкой прикрыла. А по избе запах хлебный такой, что слюнки сглатывать приходится.

– Я попробовать только. – Купава отломила кусочек – и в рот.

– И я тоже.

Первуша тоже кусок в рот отправил. Ржаной хлеб, черный, а вкусом – вроде ничего лучше нет. Пока каши дождались, по кусочку половину каравая съели. Молодые, тела растут, еды требуют, да голодные оба.

А потом каша о себе заявила, забулькала, запыхтела. Тут уж не медли, а то подгорит. Купава заслонку подняла, а Первуша ухватом за котелок – и на стол. Крупа-ядрица хороша была, не обманул хозяин. Зерно к зерну ровное. Купава в амбар метнулась, масла принесла, полила щедро, длинной деревянной ложкой перемешала. Первуша же рыбу чистить от чешуи взялся. Кашу по мискам Купава разложила – с горкой. Да каждому по рыбине. Ели молча, наслаждались едой. Первуша первым миску опростал, рыбьи кости в нее бросил.

– Царская еда! Завтра еще чего-нибудь наменяем – заживем!

Устали оба за день, волновались. Другие для барыша ходили товар продавать, а они – чтобы выжить.

Второй день еще удачнее оказался. И шматок сала соленого выменяли, и мешок муки пшеничной, крупитчатой, а еще пуд пшенки. Обратно на хутор Первуша едва не на крыльях летел. Пшенка да сало – кулеш сварить можно, о чем мечтал давно. Снова наелись. Кулеш быстро поспел, а каравай ржаной вчерашний доели.

Третьим днем ценность великую, для хозяйства всегда нужную выменяли у проезжего купца – соль. Без нее и пища в рот не лезет, пресная, и не засолишь ничего – ни капусту, ни огурцы, ни рыбку. Соль товар дорогой, за полпуда Первуша половину туесков из тачки отдал, но не жалел. Обмен равноценный вышел.

За седмицу все туески обменяли на продукты. Повеселели оба, голод на ближайшее время не грозил. По прикидкам Первуши – месяца на три-четыре хватить должно. И что удивительно – Купава на добротной пище румянцем налилась. Из гадкого утенка на глазах в симпатяшку превращаться стала.

Настала пора первого медогона, соты медом полны. Купава сказала:

– Я сама управлюсь, не то тебя пчелы покусают. Другим чем займись.

Первуша на торг отправился, хотел посмотреть у травниц лечебные травы. До села дошел, крики услышал, народ с единственной улицы к избам разбегается, к заборам жмется. По улице лошадь во весь упор летит. На телеге мужик на передке стоит, вожжи на себя тянет, кричит что есть мочи:

– Берегись!

Кто отскочить успел, крестится.

– Лошадь понесла!

На повороте телега опрокинулась, мужик вылетел. Лошадь, протащив перевернутую телегу еще немного, остановилась. Изо рта ее пена капает, боками тяжело поводит. Первуша к мужику кинулся:

– Жив?

– Ох, нога! И рука болит – сил нет!