Читать книгу "Диверсанты Судоплатова. Из Погранвойск в Спецназ - Владимир Першанин"

Муторное и скучное занятие отмывать большой чугунный котел, в котором варят суп-кашу на весь отряд. С ночи запасают пару ведер горячей воды, а затем мелкий ростом Пашка в костюме химзащиты забирается в столитровую посудину и скоблит, моет котел.

Только стриженая голова и плечи торчат наружу. Ленька Жердяй от нечего делать помогает ему, а больше зубоскалит:

– Щеткой посильнее три. Как девку мочалкой в бане. Пробовал?

– Все я пробовал, – бурчит недовольный Пашка.

– Брешешь. Девку голую небось ни разу не видел.

– А тебе какое дело?

– Ты, Жердяй, придурок или от безделья таким стал? – осаживает его медсестра Люся. – Мальчишка столько пережил, а ты всякую чушь несешь.

– Я не мальчишка, – еще больше злится Паша. – Полицаев «лимонкой» разогнал и в лес с сестренкой прорвался.

Жердяй согласно кивает и сворачивает для Пашки самокрутку. Оба курят и рассуждают о делах на фронте:

– Товарищ Сталин шестого ноября так и заявил – будет и на нашей улице праздник! Чую, ударят скоро по фрицам. Дороги подмерзнут, танкам полный простор.

Жердяев Ленька хоть и зубоскал, но боец заслуженный. Поверх теплых больничных штанов-кальсон и телогрейки висит в кобуре трофейный «парабеллум», добытый в бою. Когда Паша просит подержать пистолет и пощелкать затвором, Леня никогда не отказывает. Перед этим вынимает обойму с тупоносыми массивными патронами и предупреждает:

– Осторожнее. В людей не целься.

– Дураку понятно, – солидно отвечает Пашка и сжимает в руке удобную, как влитую, рубчатую рукоятку.

Красивый пистолет, ничего не скажешь. Блестящая вороненая сталь, хищный тонкий ствол.

– «ТТ» лучше или «парабеллум»?

– «Токарев», пожалуй, надежнее, – отвечает Жердяев. – Затвор проще, а здесь шарнирно-рычажный, посложнее. Если в бою растеряешься, то может заклинить.

– А чего же ты тогда «парабеллум» таскаешь?

– На всех «ТТ» не напасешься. У «парабела» калибр сильнее – девять миллиметров. Если врежешь фрицу в башку, то черепушка вдребезги разлетится.

– Жаль, у меня его не было, когда полицаи к нам вломились. Перестрелял бы сволочей.

Шмыгая носом, подошла сестренка Таня. Вместо старенького пальто ей выдали бушлат. Шапки и сапог нужного размера не нашлось, она по-прежнему носит резиновые боты и беличью штопаную-перештопаную шапку с облезлым мехом.

– Как выздоровлю, добуду тебе хорошую шапку, – обещает Жердяев, но девушка не обращает на него внимания:

– Паша, верни Леньке пистолет. А то пальнешь в кого-нибудь ненароком.

– Он не заряжен, – важно заявляет Жердяй. – А ты чего такая строгая? Даже не улыбнешься раненому бойцу.

– Тебе улыбнись, ты потом не отлипнешь. Назойливый ты, Ленька, а я таких не люблю.

– А каких же ты любишь? В отряде без году неделя, а выделываешься, словно…

Он не может подобрать нужное слово. Таня ему нравится. Маленький Пашка в промасленном костюме химзащиты хмуро осаживает приятеля:

– Шагай по своим делам и к Таньке не привязывайся.

Брат и сестра присаживаются рядом. Пашка наконец избавляется от костюма химзащиты и закуривает. Таня просто молчит. Смерть матери сильно подействовала на девушку.

Первые дни она плакала, свернувшись в клубок в темном углу землянки. Врач Наталья Сергеевна ее жалела, а медсестра Люся однажды растолкала Татьяну и повела в санчасть:

– Хватит слезы лить. Раненого привезли, помощь нужна. Только сначала руки хорошенько вымой. А вечером я тебя постригу. Санитаркам нельзя с длинными волосами ходить.

Таня понемногу пришла в себя. С утра до вечера проводила в санчасти и гордилась, что зачислена в штат отряда в качестве санитарки. Оживившись, даже рассказала, как мамка запорола вилами полицая.

– Молодой, а такой гаденыш был. Ко всем девкам привязывался. Хвалился сережками, которые с убитых снимал. Пойдем, мол, прогуляемся, а я тебе сережки подарю. А у самого гнилыми зубами изо рта воняет.

– Крепко его твоя маманя-покойница уделала.

– Подох он после в немецком госпитале. А маму убили и дом сожгли. Из всей семьи мы с Пашей остались.

А Пашу Шестакова вызвал в тот день к себе капитан Журавлев. Принесли горячий чай с сухариками. В землянке сидели старший лейтенант Кондратьев и сапер Степа Пичугин, которого, по слухам, представили к ордену Красного Знамени.

Пашка мелкими глотками пил сладкий чай, гадая, зачем его вызвало к себе начальство. Но вопросов не задавал, ожидая, что скажет командир.

– Павел, у тебя брат на железной дороге ведь работал?

– Работал, – кивнул парень, отставив в сторону стакан. – Его фашисты заставили, а после взрыва эшелона расстреляли Лешку вместе с другими заложниками.

– Ты с ним до войны иногда вместе в рейсы ездил?

Пашка снова кивнул. Добавил, что не только до войны, но и после, в качестве второго помощника машиниста.

– Мост у станции Витемля помнишь?

– Конечно, помню. Последний раз в начале лета там бывал. Поезд тормознули из-за бомбежки, и мы целый час там простояли.

– Не сумели наши бомбардировщики его разрушить?

– Нет, – покачал головой Паша. – Охрана сильная. Четырехствольные пушки, пулеметы. Такой огонь открыли, что сразу два наших самолета подбили. А затем истребители с крестами появились, еще один самолет подожгли, он прямо в воздухе развалился.

– Ты можешь план нарисовать, где там у них охрана, зенитки и пулеметы стоят?

– Смогу… Может, сейчас что изменилось. А в те разы я хорошо запомнил.

Высунув от усердия язык, Паша Шестаков, единственный уцелевший мужичок из когда-то большой семьи, чертил схему охраны моста.

– Еще там полицаи с весны дежурят, – поднял голову паренек. – Близко к мосту их не подпускают. Метрах в трехстах патрули, окопы замаскированные. Что, хотите мост взорвать?

Неожиданный и наивный вопрос заставил Журавлева и Кондратьева переглянуться.

– Павел, ты ведь уже не мальчишка. Боец особого отряда НКВД, а задаешь ненужные, даже глупые вопросы. Ну как тебе верить, когда ты язык без нужды распускаешь? Чего от тебя дальше ждать? Придешь и все сестренке выболтаешь, а затем дружку Лене Жердяеву. Так?

– Простите, – встал по стойке «смирно» Паша Шестаков. – Болтанул не подумав. Ей-богу, буду молчать, ни слова никому не скажу.

Растерявшийся парень машинально перекрестился.

– Что, в Бога крепко веришь? – насмешливо спросил Федор Кондратьев.

– Мамка верила, а я так… За нас молилась, только Бог ей не помог. Старший брат на фронте погиб, среднего, Лешку, немцы расстреляли. Мамку тоже убили и дом сожгли. А я мстить буду.