Читать книгу "Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана - Юлия Алейникова"

Даниил наблюдал за происходящим с живым интересом. Однако у барышни Доронченковой была просто-таки бурная личная жизнь. На смену молодому жеребцу с «Пионерской» появился интеллигентный неврастеник с картинно-правильным лицом и широкими плечами. Самого Даниила по-прежнему не замечали. Варвара была поглощена собственными заботами и по сторонам не смотрела, можно было смело подойти к ней вплотную и ни о чем не волноваться. И в принципе, так Даниил и поступил. Когда Варвара и дерганый кавалер сели на лавочку, он подошел к ним сзади и встал за кустом сирени.

После пяти минут подслушивания Даниил решил, что день прошел все же не зря. Оказывается, неврастеника подозревали в убийстве, да не кого-нибудь, а Томашевича. Уж эта фамилия была Даниилу хорошо знакома. А еще и в краже какой-то картины у каких-то господ Булавиных. И убийство, и картина были каким-то образом связаны. Ничего себе!

Даниил едва в руках себя держал, так хотелось ему выйти из своего укрытия и принять участие в занимательной беседе. Но, во-первых, было непонятно, как объяснить свое появление, а во-вторых, он боялся, что неврастеник тут же замолкнет и больше ничего не скажет, его вон и так уже трясет как эпилептика. А потому Даниил стоял и терпеливо слушал чужой разговор. Увы! Больше ничего интересного он не услышал. Было абсолютно ясно, что дерганый тип ни к убийству, ни к картине отношения не имеет. Достаточно было истории про мамины бутерброды и термос. Да и о картине они больше не заговаривали, все свелось к простым утешениям и утиранию слез с соплями. Когда Варвара закончила нянчиться с бедолагой, то проводила его до дома, а сама прямой наводкой двинулась к дому. Следить за ней Даниил дальше не стал, сама как-нибудь доберется, и отправился за своей машиной.

Уже трясясь в метро, он обдумывал стратегию своего поведения на завтрашний вечер. Если Репина у Половодниковой не окажется, то где его искать, и не об этой ли картине беседовала Варя с неизвестным? Ведь не зря же она задергалась накануне вечером в гостях у его бабушки. А вдруг задергалась именно потому, что Репина украли. Причем украли именно у Томашевича, что было бы вполне логично, а его самого при этом убили. И Варвара со своими коллегами имеет к этому непосредственное отношение. Именно поэтому она ничего ему не сказала про картину. Боялась, или не доверяла, или и то, и другое, и третье. Может, вся Варварина контора на подозрении у полиции?

В таком случае Даниилу надо быть очень осторожным. Он нахмурился и попытался вспомнить, что говорил дерганый тип про время и день убийства. Ему необходимо обеспечить себе алиби на случай непредвиденных событий.

Домой Даниил вернулся мрачный и полный раздумий. Стоит ли ему прижимать Половодникову прямо завтра или же нанести ей отдельный визит без Варвары? Главное, это очаровать старуху, чтобы она пошла с ним на прямой контакт, потому что в его деле свидетели вовсе не нужны.

Но и Варвару из поля зрения упускать не стоит, она много знает, может пригодиться. А еще неплохо бы узнать координаты этого типа, Андрея Валентиновича. Фамилию, адрес. Навести справки. Да и о длинном типе заодно узнать, решил Даниил. Просто для порядка. Раз он все равно возле Варвары крутится.

Глава 22

Февраль 1942 г.

Аграфена шла вдоль домов, боясь, что сильный порыв ветра собьет ее с ног и у нее не хватит сил подняться. А если она не поднимется, она погибнет, замерзнет на заледенелой улице изменившегося до неузнаваемости города. А если погибнет она, погибнет и Степан.

Был конец февраля сорок второго года, голодный, страшный, наполненный ужасом бомбежек, смертями, голодом. Такого Аграфена не помнила с девятнадцатого года. Хотя и тогда было не так страшно. Степан простудился. Грузили снаряды в продуваемом цеху, вспотел, продрог, начался кашель, а лечить нечем и кормить нечем. Аграфена захлебывалась от горя. Боясь плакать в квартире, она выходила на лестницу и плакала там.

И вот тогда-то она и встретила соседку с четвертого этажа. Звали ее Ада Викторовна. Аграфена с ней раньше даже здоровалась через раз. Уж больно важная и неприступная была дама. А тут увидела воющую на ступенях Аграфену и сама остановилась, выслушала, обняла, пожалела. А потом научила.

– Есть один человек. Тут, недалеко на Тележной, – говорила она Аграфене приглушенным голосом, – он меняет ценности на хлеб и лекарства. Дает мало и не торгуется. Я так дочку спасла, – глядя перед собой остановившимся взглядом, проговорила Ада Викторовна. – Собрала обручальные кольца, свое, мамино, мужа, он перед фронтом его снял, сказал, вдруг деньги нужны будут, продашь. Серьги у меня были фамильные, все собрала и отнесла. – Лицо Ады Викторовны было суровым, с поджатыми губами, серое от холода и лишений, но Аграфене оно казалось прекрасным, почти сияющим, словно у посланца Божьего.

Вот оно, спасение. Она пойдет, она все отдаст.

– Какой у него адрес? – хватая соседку за рукав, спросила Аграфена, словно испугавшись, что та исчезнет, не сказав главного.

– Адрес скажу, но простые вещи он даже смотреть не хочет, только ценности нужны. У меня все золото сгреб, как железки, только на серьги польстился. Сто грамм масла дал и буханку хлеба.

– Масло?! – не веря ушам, переспросила Аграфена, вспоминая желтый, покрытый испариной, крепкий с холода брусочек масла, лежавший в масленке посреди стола. Словно волшебное видение из сказочной жизни. Масло. – Какой у него адрес? Адрес! – с мольбой обратилась она к соседке.

Масло спасет Степана, а если еще лекарства… А ценности у нее есть! У нее есть Репин! Она отдаст картину, спасет брата! Что ей эта мазня?

– Адрес?

И вот теперь Аграфена тащила под мышкой тяжелую, перевязанную бечевкой картину, почти неподъемную, в тяжелой резной раме. Ее ноги дрожали, грозя подвести, подломиться под тяжестью ее исхудалого, похожего на скелет тела.

Ветер ледяной, пробирающий до костей, гнул к земле, обдирал кожу на щеках. Но Аграфена шла. Часто останавливаясь, тяжело дыша, не глядя по сторонам. Шла.

Вот она, Тележная. Второй дом, четвертый, шестой, еще немного. Хорошо, этаж второй. Но лестница крутая, черная. Тяжело. Картина выпала. Аграфена опустилась на ступени. Прислонилась лбом к черным тонким прутьям чугунных перил, слушая стук сердца, пульсацию крови в висках.

Отсиделась, собрала силы, снова пошла. Вот она, дверь, обитая ватниками, без номера. Постучала, тихо, почти не слышно, потом повернулась спиной и стукнула ногой, раз, другой. Ватники все глушат, а сил нет.

Но, видно, ее все же услышали. За дверью зашуршало. За дверью раздался осторожный, тихий, похожий на вздох, едва различимый голос:

– Кто там?

– Мне Бориса Соломоновича. Я от Ады.

За дверью стояла тишина. Аграфена слушала, слушала долго. Ей стало казаться, что никакого голоса не было, ей все померещилось от голода. Она хотела снова стучать. Но тут за дверью зашуршали, и она распахнулась, почти беззвучно.