Читать книгу "Цель неизвестна. Врата учености - Марик Лернер"

Веди себя Анна Иоанновна иначе — вокруг вечно толпились бы прихлебатели, сплетники и подлизы с лицемерами. Царица будто специально задвинула малый двор в некий чулан. Выделила содержание на ее нужды да на торжественные мероприятия приглашает, как и Елизавету Петровну. И все. Ни к чему серьезному не допускает и не готовит. Любого станут сомнения глодать по поводу дальнейшей судьбы племянницы.

Никто из должностных лиц и аристократических фамилий особо не стремится сближаться при таких условиях. Вот и остались мы, ограниченные немногими лицами. Варились бы в своем соку, не дай я Лизе предлога выйти на гвардейцев с благотворительностью и для посещений крестин и свадеб. Удачно вышло, пусть первоначально я пытался создать связи.

Могла бы просто-напросто замкнуться в своей скорлупе и сидеть на диване, почитывая книжки. Все-таки немного удалось расшевелить, и абсолютной затворницей не является. Тем не менее, пока еще не выросла, ей нужны опора и советник.

— Поздравляю вас, Анна Карловна, с новым качеством, — произнес, получив возможность подойти после бесконечного числа вельмож.

— Когда я слышу «Анна», невольно хочется обернуться и найти тетушку, — ответила она очень тихо.

— Зато никто не спутает с Елизаветой Петровной, — глядя на свою бывшую любовницу в изумительном атласном платье, обшитом жемчугом и со множеством драгоценных камней, пробормотал столь же негромко.

Ничуть не изменилась. Все та же модница, строящая глазки чуть не каждому встречному и любящая погулять и выпить. Не часто мы сталкиваемся, но в таких случаях никаких претензий не возникает. Нормально беседуем. Она девушка не злопамятная.

— Мне бы хотелось вести себя столь же свободно, — с завистью шепчет Лиза. То есть, конечно, Анна Карловна, но я и сам недостаточно привык и мысленно называю ее по-прежнему.

— Упаси вас бог. Она шагу не может ступить, чтобы господин Ушаков не зафиксировал и не доложил императрице. И в каждом слове, сказанном ею или в ее окружении, ищут злоумышление. Неприятно жить под нависшим топором. Бывает и хуже, да редко.

— А я разве не так существую? — очень трезво заметила Лиза. — Тоже стучат. — Она, сама того не замечая, переняла у меня некоторые словечки и выражения. Часть затем пошла дальше. Про стук-стук нынче говорят по всему Петербургу, когда не хотят прямо упоминать Тайную канцелярию. — Так хоть веселится, а не слушает про долг перед Отчизной.

Вот сейчас в голосе определенно прозвучало лукавство. Поддразнивает, не всерьез.

— Года через два сможете начать веселиться. А пока не стоит. Организм растет, с одного бокала развезет. Пить тоже надо уметь.

— А сколько она берет? — заинтересованно спросила.

— Это надо кого другого спрашивать, — смущенно ответил, заметив подобравшуюся Сашу. Она явно прислушивалась. — Разумовского али Мавру. Они в курсе.

— И спрошу, — решительно заявила и направилась к своей сводной родственнице. Моя жена вынужденно последовала за ней, повинуясь жесту.

Кажется, сегодня будет весело, подумал я, невольно качая головой на тянущийся за ней шлейф фрейлин и придворных. Ведь специально Лиза творит. Провоцирует Анну Иоанновну. Обдумала все тщательно своим немецким упорядоченным разумом и нечто проверяет. А я оказался никуда не годен. Пропустил важный момент и заслужил выговор от императрицы. На этот раз она не станет изливать на меня милости и подарки. Дружба новоявленной Анны Карловны с Елизаветой Петровной ей категорически не понравится.

А, отмахнулся мысленно, выбрасывая из ума грядущие неприятности. Поздно. Чему быть, того не миновать. Будем веселиться и ухаживать за женой. Раньше утра все равно столь ответственное мероприятие не закончится, а сдергивать с него нельзя: слишком будет вызывающе. Разве Саша пожалуется на самочувствие. Хороший был бы предлог, но правильно сидеть и наблюдать. Кто с кем и о чем беседует и договаривается. Иногда из таких ерундовых сведений получаются важные выводы.

— Как ваши дела? — вежливо спросил Александр Александрович Меншиков, не погнушавшись пообщаться с мужем сестры.

Ну не по душе мне этот мальчишка. И собой хорош, и Саше родич, да и по жизни вроде не трус. А все же какой-то он безынициативный. Все ждет милостей от природы. И себя почему-то считает выше окружающих. Видать, помнит про кровь свою мещанскую и пытается заранее поставить на место.

По мне, не стесняться надо, а гордиться. Так подняться, как его отец, непросто. Даже очень непросто. На одном холуйстве при Петре Великом удержаться сложновато было. А он сумел. И на стены лазил, и учился не для форсу. Потом уже сильно много о себе подумал. Возмечтал с царским родом породниться.

— Слава богу, все идет удачно, — ответил ему степенно. — Уже заказов от военных на пару миль поджига.

Мы еще работать не стали толком, только процесс налаживаем, но практически в осаде. Уж больно понравился шнур для взрывов с точным отсчетом минут. Ничего, я Веревкину изложил идею конвейера, и теперь не надо полностью обучать набранных работников. Каждый знает свою операцию и соседей на подмену. Скорость производства заметно возросла. Тем более что я плачу, а от нерадивых в секунду избавляюсь. Конечно, удобнее и дешевле приспособить крепостных под процесс, но это надо тщательно обдумать.

Фактически это все же мало похоже на завод Форда в моем представлении, когда части автомобиля или чего еще движутся на роликах мимо рабочего с гаечным ключом. Я организовал нечто вроде мастерской Рубенса. Став знаменитым, художник нахапал кучу заказов и не успевал сдавать их в срок. Тогда, как умный человек, устроил разводку.

В его мастерской трудились десятки нанятых художников. Один специализировался на одежде, другой выписывал фон и так далее. Стоило заявиться заказчику, за мольбертом стоит один-единственный Рубенс и вдохновенно накладывает последний мазок. Неудивительно, что покупатели были в восторге от сроков и качества. Только поздний Рубенс крайне сомнителен по части авторства.

— Боюсь, тяжко будет вовремя успеть сдать продукцию. Расширяться придется, — и отметил хмурую физиономию.

Специально подколол. В его понимании благородный муж единственно войной может заниматься, а коммерция не по чину. Ну и ехал бы в гарнизон. Чего в гвардии возле царской особы ошиваться.

— Все-таки ея высочество поступили в том случае с вами крайне легкомысленно, — укоризненно произнес Постников, дождавшись, пока Меншиков, посчитав свой долг исполненным, удалится после обмена еще парой столь же никчемных замечаний. — Хорошо, что так удачно закончилась эта история.

— Зато имею лично ею подписанный диплом. Первый и единственный в мире.

До этого Лиза додумалась самостоятельно. Выписала старательно бумагу, где перечислила мои заслуги перед ней лично и Россией в частности и поставила печать и подпись.

Самая живая и явно от чистого сердца была фраза в заключение:

«Не тужи, Михаил Васильевич, я тебя ценю по достоинству. Будешь еще кушать с серебра, а не деревянной ложкой».