Читать книгу "Заградотряд Его Величества - Сергей Шкенев"

Заинтересовавшийся Наполеон попридержал коня, и в полной мере смог оценить красоту специфических выражений русского языка, употребляемых майором Толстым для объяснения двум сержантам всей их неправоты. В переводе на более-менее человеческую речь это звучало примерно так:

– Позвольте узнать, господа сержанты, какого черта вы приперли эту дохлятину? У нас, слава богу, не передвижная живодерня, и даже не мастерская по выделке немецких сосисок. Зачем притащили мне эту падаль, кто ответит?

– Федор Иванович, он же еще живой!

– Вот в этом и заключается ваша ошибка, господа! Даже не ошибка, тут целым преступлением попахивает. Маленьким таким преступлением, вроде неуместного благородства по отношению к противнику. Кто и чем его кормить будет, я спрашиваю? – Толстой сделал паузу, набирая в грудь воздух, и с новой силой обрушил на виновных начальственный гнев. – Или вам подвигов захотелось? Вот это, как я понимаю, офицер?

– Так точно!

– Ага, и за его пленение полагается награда. – Майор опять замолчал, и лица сержантов озарились довольными улыбками. – Кошачью пипирду вам, господа, а не медали. У нас есть приказ, и наши награды ждут нас только после его выполнения, и никак не раньше. И за выполнение! Надеюсь, я понятно объясняю? А желающим отметиться в истории великими подвигами говорю ясно и четко – удавлю собственноручно, и государь император за это только похвалит. И вас похвалит, и, может быть, даже наградит. Но посмертно. Вы хотите Святого Владимира с мечами на могилку, господин Голицын?

– Да что уж я… – смутился сержант.

– Ага, значит, вы еще не потеряны для Красной Гвардии.

– А я? – решился второй из распекаемых красногвардейцев.

– В каком смысле?

– Я не потерян?

– Прочь с глаз моих, герои…

Последний эпитет в устах командира батальона прозвучал одновременно угрозой и диагнозом, но никак не похвалой. Иначе нельзя, особенно с этими – аристократы, мать их… Но в Красную Гвардию попали исключительно в силу своих способностей, выдержав высокий конкурс, и на оскорбительные намеки об использовании родственных связей очень обижаются. Но в целом молодцы, ежели не распускать.

– Мы же не просто так его привели, Федор Иванович, – сержанты скрываться не стали и предприняли согласованную атаку на командира. – Он много чего интересного рассказывает.

– Про что?

– Да про все. Но с особенной ненавистью – о большом отряде русских егерей и казаков, расположившемся в пяти верстах отсюда. Тот отряд вооружен каким-то чудовищным оружием и не далее как сегодня утром разогнал два английских батальона, посланных на его уничтожение.

– Вот как?

– Так и есть, Федор Иванович. А этот пленный как раз из остатков тех самых батальонов.

– Что-то сомнения берут, господа. Сколько человек там может быть в строю? Если это заградительный отряд для поддержки наступательного духа французских союзников, то больше ста человек быть не должно. Обычно взвод егерей да казачья полусотня при одном офицере. Против двух батальонов только бы выстоять. Да, победят, но чтоб разогнать?!

– А если в наличии артиллерия большого калибра?

– Откуда?

– Не знаем, Федор Иванович, но она в отряде имеется.

Толстой внимательно посмотрел на своего начальника штаба:

– Иван Михайлович, такие люди нашему батальону очень бы пригодились. Съездишь?

Заскучавший без особых дел Лопухин оживился:

– Почему бы нет? Это я мигом.

– Только мундиры смените, – посоветовал майор и с отвращением посмотрел на свой собственный. – Отвык я от подобных фасонов. Как шлюхи портовые, ей-богу.

Лейтенант Самохин не жаловался ни на обмундирование, ни на жизнь, хотя и то и другое в последнее время не блистали красотой и чистотой. Живой, и ладно… и даже сумел почти без потерь вывести отряд из-под удара. Французы за потери не считаются, так как неизвестно, сколько их на самом деле погибло, а сколько разбежалось и до сих пор прячется в окрестных лесах. Пусть их Наполеон пересчитывает.

Главное – казаков с егерями сохранил, что само по себе сойдет за чудо, и оторвался от противника с большим прибытком в виде секретных английских гаубиц. То еще дерьмо, кстати. Одна слава, что новейшие, а нарезка в стволах наполовину стерлась после полутора дюжин выстрелов, и лупят теперь не туда, куда нужно, а как их английский бог на душу положит. Взрываются примерно так же. Некоторыми хоть в городки играй – снаряд начинает кувыркаться сразу после вылета из ствола и прокладывает в неприятельских рядах просеки. Но, опять же, без взрыва.

И бросить добычу жалко – за каждое захваченное оружие полагается премия, а их тут двадцать одна штука. Было больше, но у трех гаубиц раздуло стволы. У казаков слезы в глазах стояли, когда топили в болоте испорченную добычу. У самого сердце сжималось. Пришлось пообещать, что исхлопочет хотя бы четверть суммы за утопленное, без предъявления материальных доказательств, только под честное слово.

Но удача, судя по всему, решила сделать Федора Саввича своим любимцем и тут же послала компенсацию – обоз из мастерских Британской Академии со снарядами к секретным орудиям вышел точно к дневному биваку заградительного отряда, и после первых же выстрелов обозники кинулись бежать с удивительной скоростью. Однако после осмотра груза Самохин решил, что сам бы в этом случае бежал гораздо быстрее. Достаточно было одной пуле попасть туда, куда не следовало бы попадать, и…

– Ваше благородие, – Василий Прокопьевич принял на себя обязанности командирского адъютанта и секретаря, не доверяя ответственное дело непутевой молодежи. – Ваше благородие, до вас капитан Лопухин. На прием, говорят, желают попасть.

– Их там несколько?

– Капитан Лопухин в единственном числе пребывать изволят, а двух прибывших с ним сержантов я сюда не пущу, ибо нечего младшим чинам на офицерских разговорах уши греть.

– Слушай, Прокопьич, а откуда он здесь взялся? Почему часовые не остановили и не доложили по команде?

– Так красногвардейцы же!

Это многое объясняло, в том числе и удивительную невнимательность часовых.

– Зови. – Лейтенант одернул мундир и решительно склонился над походным сундучком, где хранилась последняя бутылка вишневой наливки. – И закуски нам какой сообрази.

– Само собой, – кивнул Василь Прокопьич. – Мы же не без понятия.

Красногвардейский капитан появился буквально через минуту после ухода урядника, но почему-то вместо приветствия восхищенно покрутил головой по сторонам и произнес с некоторой долей зависти в голосе:

– Умеете же вы устраиваться с удобствами даже в походных условиях, Федор Саввич. Ох, простите, я не представился – капитан Лопухин Иван Михайлович.

– Моя фамилия, как я понял, вам известна? – Самохин с удовольствием пожал протянутую руку. Не каждый день доводится здороваться с человеком, чье имя не исчезает из газетных заголовков и о чьих приключениях написаны штук восемь толстых романов. – И что вы говорите про удобства? Увы, они у нас на улице. Монголы, знаете ли, свои жилища ватерклозетами не оборудуют.