Читать книгу "Я влюбилась в четверг. ПрЫнцы без сердца… - Татьяна Бокова"

– Все правильно. Только вперед! – отозвался Мишка и как следует пришпорил своего коня отечественной вазовской породы.

«Похоже, я не заметила, как сказала „полный вперед“ вслух, раз он мне ответил… – подумала я. – А может быть, просто правильные мысли всегда летают где-то рядом, как снежинки, всячески пытаясь продлить свой полет, чтобы их успели заметить?!»

Хлоп… Дверь «жигуленка» выступила, как всегда, достойно громко: гулкое, раскатистое эхо стукнулось о стены дома, отскочило, пронеслось по пустынному поселку и разбилось о верхушки деревьев на опушке леса за забором.

«Уууу…» – заскулил соседский сенбернар, живущий в будке под открытым небо.

«Чмок!» – это в сторону Мишки полетел мой воздушный поцелуй, мол, спасибо, дружок, дальше я сама.

– А поцеловать? – спросил он, с надеждой высунувшись из окна своего автомобиля, и сделал грустную физиономию.

– У меня руки грязные, – ответила я, застигнутая врасплох, и показала ему свои ладони.

– М-м-м, – горько мыкнул Мишка и махнул рукой, мол, все с тобой ясно.

А я схватила чемодан и сумки и скорее, скорее поплелась к двери, кое-как волоча багаж за собой по снегу. Моя душа уже бродила по комнатам, и я пыталась понять, что она там видит, а Мишка отвлекал меня своими прощальными сантиментами. Неправильно было бы даже чмокать его без души, нечестно.

«Дзинь», – зазвенело стекло, похоже, ручка у пакета с бутылками оборвалась. Еще три шага до входа. Что еще за препятствие? Нога наступила на что-то небольшое, твердое какое-то, железное и подвернулась. Ах да! Как же иначе? Пашкина машинка на ступеньках, вечно он все разбрасывает, как еще никто ноги не переломал?..

Домой, домой, быстрее… Господи, ну почему же ни водной комнате не горит свет? Эй, противная тьма, отзовись! Есть ли кто дома? Где вы, милые мои? Пашенька, что же ты наделал?..

Даже если бы вход был перегорожен бульдозером, если бы за каждым кустом снайперы прятались, а дорожка под снегом заминирована была, я бы все равно прорвалась, проскочила, пробилась, с криками «Задом родной!» или молча, ползком, не важно…

Господи, ну пусть все будет хорошо.

Словно первоклассный вор, я бесшумно открыла входную дверь и вошла в темную прихожую на цыпочках, стараясь не стучать чемоданом, не шуршать пластиковыми пакетами. Закрыла дверь на ключ, осторожно поворачивая его в тугом замке, и, надежно отгородившись до утра от всего мира, встала. Прислушалась.

Темно. Тихо… Ни звука… Ужас! Нет… Где-то наверху, в маминой комнате, чуть слышно ворчал телевизор. А еще пахло теплом. Пахло домом… Слава Богу!

Я с удовольствием зажмурилась, втягивая в себя родной воздух: как вкусно… Пахло деревом, смолой, мамиными духами, растаявшим у порога снегом, папкиным табаком. С кухни потянуло любимым домашним пловом, из Пашкиной комнаты – детством… Всего-то десять дней я не приезжала к своим на дачу, за город, а как будто целый год отсутствовала, так остро чувствуется домашнее тепло, так рьяно бередит душу букет родных запахов!

Неужели все хорошо? Все на своих местах, и все то же?

Стараясь не поднимать шума, ничем не обнаружить свое присутствие, медленно, взвешивая каждый шаг, я продвигалась в Пашкину комнату. У самой двери встретилась взглядом со старым бабушкиным зеркалом: «Привет, все не спишь?»

Бедные зеркала, они никогда не спят, как верные сторожа, видят всех, кто проходит мимо, и отражают все, что попадается на глаза. Вот и меня не пропустило в темноте… Хоть тенью, очертанием, размытым, нечетким, но высветило. Не разобрать, что к чему, где лоб, где щеки, где морщинки, где прыщик, только глаза сверкают, блестят в темноте, как у кошки. А может, и правильно это? Может быть, отразило зеркало глаза – зеркало души, и не важно все остальное?

Я подошла к постели сына, осторожно дотронулась губами до его лобика и тут же задохнулась от счастья видеть, трогать, чувствовать его, быть рядом, неслышно, незримо, ничего не требуя взамен. Эта одиннадцатилетняя дылда под метр семьдесят, с перебинтованной рукой, плечом, огромными ссадинами по всему животу и разодранными коленками, шишками на голове, огромной царапиной через все лицо, побитая, потрепанная, но она была жива! И по-прежнему пахла свежестью, чистотой и теплым молочком, как младенец. Я даже отпрянула, испугавшись, что не смогу усмирить свою переполненную чувствами грудь, и вздохну слишком громко, и разбужу сына ненароком.

– Ма, это ты? Наконец-то… – не просыпаясь, пробурчал Пашенька и застонал. Почувствовал все-таки, бедненький…

Господи! Всю жизнь можно отдать за эти слова, произнесенные ребенком в полудреме. Пусть он едва умещается на своей старенькой софе и уже считает себя взрослым и умудренным жизненным опытом человечищем, пусть он заслуживает хорошей трепки за то, что заставляет за него так волноваться, но! Какой гордостью переполняется сердце, как счастливо оно бьется в такт его бурчанию «Ма, это ты? Наконец-то…»: «Значит, ждал, значит, любит… Слышите, я – мама, а это – моя кровинушка!..»

За последний месяц в моей жизни, кажется, не произошло ничего, о чем можно было бы написать: я не была на «Поле чудес», не избиралась депутатом и не получила Нобелевскую премию по литературе, я не вышла замуж, не придумала вечный двигатель и не нашла на улице волшебную палочку. Я всего лишь неудачно съездила в отпуск, рассталась с одним мужчиной, ненадолго встретилась с другим, познакомилась с третьим, стукнулась лбом, выполнила несколько поручений, кому-то в чем-то помогла, с кем-то поругалась. Ну, сумку у меня украли. Что еще? Да ничего. Обычная жизнь обычного человека со своими радостями и неприятностями. Такая же, как и у всех…

Так почему же я вижу все, словно в первый раз, словно только что прилетела из длительной экспедиции на другую планету? Почему озираясь вхожу в свой дом, с удивлением разглядываю половицы под ногами? Почему я так явственно ощущаю, как криво висит картина на стене и что надо наконец разобраться на полках в коридоре? Почему с новой силой люблю эту старую люстру под низким потолком и порог, об который столько раз спотыкалась? Что изменилось вокруг? Ничего. Все по-прежнему, по-старому, основательно, неизменно, и слава Богу, что так… Царапины зацелуем, шишки загладим, замажем ушибы, зальем зеленкой ссадины… Все пройдет, все будет хорошо, мы просто не позволим, чтобы было иначе!

Но я смотрю на всю свою жизнь как будто со стороны, значит, что-то изменилось внутри меня…

Я стояла около кровати сына и всемерно ощущала свою причастность к этой новой, растущей жизни и любила ее безоговорочно, ненасытно, как все матери на Земле. Мы даем нашим детям жизнь. Мы растим их. Мы делаем для них все, что в наших силах. В эту минуту я поняла, чем же мне жить дальше. Семьей. Сыном. Родителями. Остальное… Оно и есть остальное, и не так уж важно скорее всего…

Зато важно, что я задумалась обо всем этом и поняла, что не буду сейчас будить сына, как бы ни хотелось его обнять и расцеловать. Я буду стоять и молчать, всячески усмиряя свои чувства. Пусть сын спит и набирается сил. А еще я не буду больше уезжать так далеко, я буду ходить вокруг кругами, буду ангелом за его спиной, буду лишь незаметно расправлять юные крылышки перед каждым его очередным пробным полетом во взрослую жизнь.