Читать книгу "Священная земля - Барбара Вуд"

Поэтому, несмотря на жар, обжигавший ее кожу, и боль в легких, Тереза твердо решила: они с Анжелой должны сбежать во что бы то ни стало.

Вооружившись официальной бумагой на землю, подписанной королем Испании, капитан Лоренцо объезжал границы своего будущего ранчо: к югу до ручья, у которого не было названия и который он окрестил Балоной в честь родного города своего отца, к востоку до болот, обозначенных на бумаге, как «ла сиенега», и к северу до ла бреа, смоляных ям с древней тропой, тянувшейся с востока на запад через северную границу. Землю ему выдали на определенных условиях: сначала он получал права на использование ее в качестве пастбища, а если через несколько лет продолжал занимать и возделывать ее, то мог подать прошение о передаче этого участка в полную его собственность. Он уже решил, что, когда наступит тот день, назовет свой новый дом ранчо Палома.

В его распоряжении оказалось четыре тысячи акров, индейцы-рабочие уже занимались изготовлением саманных кирпичей — одна группа перемешивала ногами в большой луже глину с соломой, другая заливала смесь в деревянные формы, пока третья вынимала высушенные кирпичи из форм и складывала их штабелями. Индейцы много не просили, работая в основном за еду и бусы, которые потом просаживали в бесконечных азартных играх. Они ушли из своих деревень и поставили хижины на границе земельного участка Лоренцо. Он гадал, вернутся ли они к своей старой жизни, когда ферма будет построена. Надеялся, что нет. Ему бы пригодилась помощь для ухода за скотом и лошадьми.

Какое же это будет чудесное ранчо! Вскоре тут появится дом с конюшней и другими пристройками, стоящий в тени деревьев, которые капитан Лоренцо переправлял морем из Перу. Он представлял себе розарии и фонтаны, выложенные плиткой тропинки и открытые ветрам галереи. Внутри будут отполированные деревянные полы и большая тяжелая мебель Луизы, которую доставили из Мексики на телегах, запряженных быками, и до переезда оставили на хранение под брезентом в пуэбло: украшенные резьбой кровати с пологом на четырех столбиках, комоды, шкафы и столы. Луиза привезла с собой серебро и гобелены, оловянную посуду и стеганые одеяла, подсвечники для каминов, большие блюда для кухни. Это будет дом, в котором сочла бы за честь жить сама королева, с гордостью думал Лоренцо.

Но потом он вспомнил, как оставил Луизу в поселении, где она отдает приказы слугам-индейцам, чистящим и натирающим маслеными тряпками мебель для госпожи. С тех пор как они похоронили свою маленькую девочку в Соноранский пустыне, Луиза буквально одержима заботой о креслах и сундуках. Лоренцо уныло подумал, неужели теперь они станут ее детьми и она будет больше заботиться о состоянии своего бесценного письменного стола, нежели о чувствах собственного мужа.

Внезапно он увидел мрачное будущее: донья Луиза, без детей и без друзей (жены колонистов вряд ли могут составить компанию знатной испанской даме) все сильнее горюя с каждым проходящим годом, тихо бродит среди мебели, выискивая пятна и пыль, проклиная индейских служанок за их плодовитость и набрасываясь на них с руганью за несуществующие потертости и пылинки. Лоренцо видел себя — забытого, игнорируемого, ищущего утешения в объятиях смуглых женщин, но не находящего счастья в собственном доме, на которое, Господи, имеет право каждый человек! Совсем не за этим он приехал в Калифорнию.

Нужен был еще один ребенок. Но донья Луиза отвергала его стремления, и, будучи джентльменом, Лоренцо никогда не стал бы принуждать ее, к тому же не в его вкусе было заниматься любовью с женщиной, лежавшей неподвижно, будто труп.

Настроение у него окончательно испортилось, и Лоренцо решил отправиться на охоту. Погоняя коня в направлении гор Санта-Моники, он думал: только что-нибудь крупное. Олень или медведь гризли, сегодня на меньшее он был не согласен.

Пока отцы и губернатор праздновали, а колонисты начали осматривать свои новые владения, обсуждая друг с другом, что они собирались тут построить и посадить, Тереза потихоньку увела мула и, усадив дочку впереди себя, поехала по древней тропе в горы.

После полудня они добрались до места назначения. С трудом делая каждый вдох, вызывавший острую боль в груди, Тереза повела Анжелу мимо символов ворона и луны вверх по каньону в пещеру.

Косые лучи заходящего солнца высветили рисунок на стене.

— Это история Первой Матери, — сказала Тереза.

Истории были забыты. Все меньше людей жило в деревнях, и потому со временем деревень просто не останется. Племена в миссиях перемешались: тонгва с чумаш, кемайя с топаа, и отцы называли их габриелиньо и фернанденьо по наименованиям миссий. По вечерам рассказывали не те истории либо не рассказывали вообще ничего. Звучали легенды об Иисусе и Марии, так что предки топаа скоро будут забыты. Но Тереза собиралась поведать предания Анжеле и объяснить ей, что она должна продолжать передавать их другим, чтобы их история не исчезла в пыли веков.

— Ты не будешь жить по обычаям чужаков, — сказала она, сняв распятие. — Они не понимают наших людей.

Это брезгливое выражение на липах отцов, когда она призналась им, что беременна, часы допросов (кто был этот мужчина?), их настойчивость: кем бы ни был отец, его надо привести в миссию и крестить. Но Тереза гордо сохраняла молчание. То, что она сделала со своим телом, касалось только ее, и это было известно каждой женщине топаа. Люди, называющие себя «отцами», лишенные возможности производить потомство из-за обета безбрачия, пытались указывать местным женщинам, как им следовало вести половую жизнь. Ни один мужчина топаа не осмелился бы на такую наглость.

Объяснив Анжеле обычай оставлять подношение Первой Матери, Тереза закопала распятие в ямке с лепестками цветов. Мучимая болезнью и жаром, она даже не подумала, что ее поступок тоже носил символический характер, что она похоронила свою новую религию в сердце старой.

Сняв с себя камень ворона-духа, она надела его на шею Анжеле. Потом опустилась на колени перед девочкой и, взяв ее за плечи, проговорила:

— Тебя зовут Марими. Ты больше не Анжела. Я отведу тебя в деревню, где никто не слышал об испанском боге, который приказывает своим людям отнимать земли, принадлежащие другим. Ты будешь воспитываться в традициях топаа и Первой Матери. — Она прикоснулась ладонью к щеке девочки, этого ангела, подаренного ей святым, и сказала: — Моя любимая дочь, ты особенная и избранная. Головные боли, которые иногда у тебя бывают, — не болезнь, а дар, и когда-нибудь ты это поймешь. Но прежде…

Тереза внезапно закашлялась и согнулась пополам от боли.

— Мама! — закричал ребенок.

Тереза задержала дыхание, пока не унялась боль. Поездка в горы ослабила ее. Она и не подозревала, что настолько больна.

— Дочь, послушай меня. Твое новое имя — Марими, поняла? Ты больше не Анжела, потому что это имя христиан-чужестранцев, которые не связаны с нашей землей. Ты Марими, и будешь новой Хранительницей Пещеры. Ты поняла?

— Да, мама.

— Произнеси его, дочь. Назови мне свое имя.

— Меня зовут Марими, мама.