Читать книгу "Серп демонов и молот ведьм - Владимир Шибаев"

– И мой… мой тоже сидел со мной ночью… и не один только тот раз, и говорил, вместо семьи, про все… про все на свете: про как плохо взаперти зоны духа, про наваждения зарешеченной жизни, про страшную лихорадку времени, про неумолимую поступь зверя звезд, которому он не дальний родственник, племянник звезд, про… спрятаться в любви… в грубой любви, в ее броне.

– Негде… негде спрятаться. И я бы не отказался от любви, – судорожно хлебнул из блюдца Миша. – Велят: говори, что он врет в статье, что списал у дьявола из контрольной работы на экзамене типа ЕГЭ. Что всех обманул, а тебе по секрету каялся. И плакал, как всегда, лживыми слезами. И что молится часто между шкафом и элекросушилкой, поклоны бьет на фотографию Вельзевула. И что иконку носит вместо дочкиного фото, которое выбросил у порога инфекционной палаты для безнадежных. И скажи, говорят: боится божия гнева и судного дня. Включая рассмотрение предварительно в районном суде. И потому скрылся где-то в провинции: ждет, мол, конца света, окапывается. Впал в ересь. Я: в какую ересь. Бормочут, сами ничего не понимают: Платон-Ленин-Аристотель-Фома Аквинский. А я ничего этого ни словом… не дождетесь. Потому что он… мой Учитель. И чтобы такую чушь морозить, его нужно разобрать на клетки, и еще мельче. И я без него был бы Никто.

– И я, – печально подтвердила девчонка, и слезки выкатили на ее персиковые щечки. – Без моего АКЫНХУньки я никто. Мать ушла от меня в свой дом несостоявшихся надежд, отец убрался от нас, ненадежных истеричных тварей, в свой детдом просветительских наук, а дед – и вовсе старый гриб на обшивке военного корабля. Кому я нужна. Ху научил меня всему… плохому. Даже порошку… – тихо пролепетала Эльвирия.

– Порошку? – удивился парень. – Чтобы радоваться виду безумного мира тебе нужен порошок?

– Да, – запальчиво воскликнула девчонка. – Теперь нужен. Я не кончала ваших университетов, у меня не было такого старика… который… вместо порошка. В школе училки бормотали, чтобы скорей пробормотать уроки и скорей скрыться от нас, гогочущих и спаривающихся под партами. Чтобы быстрее выбраться к своим телевизорам и шкафам с рваными жалкими тряпками. Меня даже били, что я не спариваюсь. А теперь я плюю на это и делаю, что хочу.

– Били?! – удивился парень. – И меня били, но мало. Сейчас только, видно, забьют совсем. Ну что ж, значит – судьба. Но я не отдам своего учителя этим неучам. Неуч, еще с древних времен, с дубиной или секирой, часто забивал древнего геометра или талантливого алгебраиста, последователя или ученика Аль-Джебра. Так здесь повелось. Какая-то ошибка, заложенная в алгоритм выживания. Но я не смогу… Сначала ты продаешь учителя, потом сестру, после… мать. Это крайняя черта, которая делит мир математической правды и человеческой ереси. Нет… не хочу.

– А ты мог бы? – спросила девица. – Мог бы отдать свою сестру какому-нибудь бородатому огромному вонючему скоту или дьяволу с пронзающими насквозь глазами, если он вещает: совесть – это икра, которую дураки, красуясь, мечут перед умными, любовь – это пот, выделяемый свиньями при свальном стадном грехе, и что слезы – излишки пива, не вышедшие с отрыжкой. Негодяю, который толкнет твою сестру в могилу, чтобы там ею пользовались другие, уроды и неучи… как и сама сестра… потому что это – закон смерти, и он, только один, правит тут бал. Смог бы?

– Не-ет, – упрямым мулом промычал Миша. – Та-ак нельзя. Не пустил бы… Если б она меня…

– А собака ушла, – сообщила девушка печальным голосом.

– Какая собака? – испугался аспирант.

– …шла-шла, стояла-стояла и ушла. Он ее долго бил, – закрыв глаза руками, прошептала Эля. – Просто какой на улице… здоровый. Палкой. Может, не слушалась команду или отбежала. Красивая белая пятнистая собака, имеющая породу и паспорт не бомжа. Такая… морской конек. Тупой лупил ее палкой по хребтине и по хвосту, псина визжала, крутилась, но убежать боялась. Боялась пропасть, породистая среди лающей швали. А он пользовал ее палкой с пустой, спокойной рожей, будто подметал пол или крутился со шваброй. После отбросил палку и пошел, не оборачиваясь, прочь. Собака поглядела на хозяина, потом на меня. У нее глаза темносерые, умные, как после университета. Вот как у тебя. А я встала в джинсах на колени на мостовую и протянула ей булку. Вкусную, которую чуть только укусила. Зверек замешкался, еще на меня поглядел и, поджав хвост и опустив морду, побежал, нагоняя, за хозяином. Так я и осталась на коленях. Это было после школы уже… когда… прямо перед тем, как встретила «этого» на вечере поэтов зазеркалья. Я стояла на коленях на асфальте и уже поняла: если бьют, или плюют в рожу, или ласково обещают за муки лизнуть порошок – к этому привыкаешь и начинаешь ждать. Когда ждешь – все остальное скука.

– Нет, нет, – забормотал ученик математика и смешно, как баран, затряс пушистой головой. А потом жарко и громко зашептал: – Все остальное совсем не скука. Совсем. Решать простые задачки – скука. Потому что бороться с трудными – счастье. Прятаться от военных в сушильном шкафу, встречать вечерний сон, если это не кошмар кикимор, смотреть старорисованные мультики про добрых котов и собак… Вот однажды прилетела бабочка, знаешь?

– Куда? – вяло спросила Эльвира.

– У нас с родителями маленькая дачка, три сотки с четвертью в плохом направлении. Но чудесный щитовой дом, я наверху. И вот ночью сижу с книгой, лампа горит под зашитым потолком. И прилетела бабочка, красивейший зверек, белая с черными пятнами, и взялась носиться вокруг лампы и обжигаться.

– И померла? – подозрительно хлюпнула носом Элька.

– Собралась, имела намерения. Я и так, и эдак. Гасил лампу, открывал окно, бегал с полотенцем. Ничего: шуршит и шуршит. Зажгу, опять бьется. Привыкла к яркому свету и ожегам. Тогда что я сообразил.

– А ты умный? – тихо спросила младшая Хайченко.

– Я? – глупым эхом выпрыгнуло из аспиранта. – Ну… нет, конечно. Умный в яму не пойдет. Даже строем. Вон, погляди, сколько миллионов могучих бугаев ходят отмазанные от воинской лямки. Умный яму перепрыгнет. Так я взял подсачник для рыбы, легонький, на карасей ближайшего пруда, поместил внутрь маленький у нас фонарик почти голубого света и зажег.

– Ну?!

– Вот и ну. Попорхала, потрепыхала крыльями вдали от слабого и неяркого огня и все-таки подлетела и устроилась рядом. Тут и была поймана и отпущена с руки в ночное пространство путешествий. Вот.

– Здоровско. А на следующий день будет у вас капусту есть.

– Еще бы… У нас нет… не выращиваем. Редис не родится. Морковь в две нитки толщиной, глины все удобрения сжирают без остатка. – И, доложив про сельхозкультуры, Миша замолк. Хотел было рассказать, что наутро нашел бабочку, сухую, на своей подушке, но подумал и не стал.

– Тебе легко, – опять скуксилась девчонка.

– Чем это легко? – раздраженно пробубнил ученый.

– Ты от других бегаешь, взял и убежал, и спрятался…

– Куда ты спрячешься? Кругом люди.

– Да куда хочешь. Я знаю одно, вот возьму тебя и спрячу. А мне некуда скрыться.