Читать книгу "История его слуги - Эдуард Лимонов"

«Слушай! — сказал Бог. — Будь энергичным, ты честолюбив, у нее другие дела. Если они неинтересны тебе, они интересны Дженни. К тому же она пыталась быть энергичной — вот уже почти полтора года она живет с тобой, но ты сам знаешь, какой ты тяжелый человек, не мне тебе объяснять, и я не думаю, что ей следует стараться дольше. Все ясно теперь, да, впрочем, было ясно мне и с самого начала, но не тебе, конечно, — вы друг другу не пара. Ты отдохнул, набрался сил, пора дать Дженни свободу, она ее заслужила».

* * *

Я не дал Дженни свободу, она взяла ее сама. Я же говорю, что она была крепкая девушка. Мы пожили еще некоторое время в лесу, выезжая через день к океану, и, хотя девки меня раздражали, мы как-то ладили, вспоминая разговор с Богом в «тойоте», я был снисходителен. В салуне еще поселилась в дополнение ко всему целая семья фермеров, на сей раз уже настоящих крестьян — подруга Дженни по хай-скул с мужем и двумя детьми. Муж хотя бы не отказывался сидеть со мной вечерами у костра и выпивать, он пил пиво, я — водку и пиво, говорили мы о посевах, мелиорации, о покупке зерна Советским Союзом, о рыбной ловле и лошадях…

Я вынес все и дождался дня, когда нам нужно было наконец уезжать, у нас заранее были куплены билеты раунд-трип, и в них была указана дата отъезда. Дешевые билеты. Но рано утром Дженни, позевывая, объявила мне, что она и Марфа, посоветовавшись, решили остаться еще на неделю, и она, оказывается, звонила вчера Линде в Нью-Йорк и предупредила, что она задерживается, и не хочу ли я остаться с ними тоже?

Честная good old Дженни. По ее лицу, по глазам я видел, что она от меня устала, что она хочет остаться здесь, без меня, и свободно, без моего иронического интеллигентского взгляда, оценивающего и критикующего, смущающего ее шпионского взгляда, провести эту неделю в ее собственных простых крестьянских развлечениях — в беседах о чепухе, в сплетнях, в сидении, расставив ноги так широко, как ей заблагорассудится, в танцах-шманцах, в пожирании хэлффуд, запивая ее галлонами морковного сока и заедая сок пригоршнями витаминов А, В, С, D… и тому подобных.

И я сказал: «Нет, спасибо, Дженни, я поеду, у меня в доме неполитые растения, и мне следует дописать мой «Дневник неудачника», — книгу, над которой я тогда работал, и Леня Косогор обещал меня взять подручным — он чинил рентгеновские машины для компании Би энд Би, нужны были деньги, приближался срок уплаты за квартиру.

Дженни и Марфа отвезли меня в аэропорт. Получилось так, что дешевых мест в моем самолете не было и меня определили за те же деньги в первый класс, к моим любимым и мною ненавидимым старшим братьям. «Lucky man!» — сказала Дженни. Я поцеловал ее и решительно вкатился еще одной икринкой в общую темную массу пассажиров.

Рядом со мной дюжий холеный детина, похожий на Стивена, отпустив узел галстука, весь полет ворошил, очевидно, очень важные бумаги, вшитые в папки темной кожи с золотым тиснением, дама через проход ласково кормила завтраком огромного серого кота, а я читал все пять часов полета жирный журнал «Интервью» и зло думал, что когда-нибудь они будут вынуждены взять интервью и у меня — этот их Боб Колачелло, или даже Трумен Капоти, куда они, на хуй, денутся, все равно я интереснее всех их интервьюированных.

Дженни появилась в Нью-Йорке не через неделю, но дней через десять. Она не позвонила, я позвонил, хотел спросить у Линды, не звонила ли ей Дженни из Калифорнии, и наткнулся на Дженни. Мне показалось подозрительным, что она сразу же не дала мне знать, что приехала, и я даже расстроился. Почему, спросите вы, господа, почему, Эдвард? Ты же авантюрист, тебе ли расстраиваться от того, что служанка твоя не отрапортовала, что явилась из отпуска? Я живой человек, господа, а не пример авантюриста из учебника психиатрии, а кроме того, мы, авантюристы и честолюбцы, чувствительны и эгоистичны, и переживаем жизнь куда острее нормальных людей, и нервничаем и депрессируем, но только находим все же силы на поступок, действие, когда нужно.

На следующий день была суббота — мой день чистки миллионерского дома. Я пылесосил, ваксил и натирал полы, тогда я еще не жульничал, как сейчас, и занимался своим делом честно — работал в поте лица своего около восьми часов, и все восемь подавлял в себе смутную тревогу. Наконец, закончив работу — последним я всегда мыл кухонный пол, — я сел с Дженни на кухне и стал пить. Ее я тоже уговорил выпить — она долго не соглашалась, потом заставил — у меня было настороженное состояние, по всему я чувствовал — с ней что-то произошло.

Когда мы достаточно выпили, пили мы ром с горячей водой и лимоном, сверху на испаряющийся напиток насыпалась корица, нет ничего лучше, чем эта жуткая смесь, если хотите напиться, я сказал ей: «Ну, Дженни, выкладывай, что случилось?»

— Ничего особенного, — сказала робко, явно пытаясь сохранить спокойствие, Дженни. — Я и Марфа решили переехать жить в Лос-Анджелес, Марфа нашла себе работу в отеле, а я буду делать «батик». Помнишь, Эдвард, я подарила Изабэл платье, хорошо ведь получилось, да? Вот я буду делать такие платья или блузки и сдавать их в магазин. У Изабэл есть знакомая — у нее магазин женской одежды, Изабэл обещала меня ей представить.

— Когда же ты решила ехать? — спросил я, прихлебывая горячее зелье, пары рома шибали в нос, пить было тяжело.

— В январе, — сказала Дженни и замолчала. — Сразу после Нового года, — и опять замолчала, ничего не добавила, не спросила, хочу ли я ехать с ней и как я к ее решению отношусь. Я тоже молчал и пил свой ром, и допив, встал и подошел к огромной нашей кухонной плите, налил себе еще кипятку и рому, взял ее пустой стакан, налил и ей кипятку, потом рому, добавил по кружку лимона и сел. Молча. Мы выпили и эти два стакана зелья, и тогда я сказал ей:

— Ну и что, и кого ты там имеешь, если хочешь ехать?

— Ну и кого, ты думаешь? — спросила Дженни, затрудняясь и не глядя на меня, в окно глядела.

— Марк, кто еще, — сказал я, не глядя на нее.

Тут она грохнулась в слезы и упала передо мной на колени, и стала просить прощенья, и говорить, что она делает мне больно, и многое другое, что в таких случаях полагается. На что я совершенно спокойно, а на деле радуясь гадкой природе человеческой, успокаивал ее, гладя по головке, говоря, что ничего не произошло, что это нормально, что пусть она не чувствует себя плохо. Благородный Лимонов.

Мы налили себе еще рому, уже не затрудняя себя смешиванием, просто крутого и дико крепкого коричневого «Мейерс-рома» с Ямайки, и она, свистящим шепотом, прежде чем мы выпили ром, произнесла тост:

— За самого great человека в мире!

Я подумал, за кого бы это, уж не настолько она бестактна, чтобы пить сейчас со мной за Марка.

Слава Богу, нет, мы пили за меня. «За тебя, Эдвард!» — добавила Дженни горячо. И тут же спросила, что я о нем, о Марке, думаю. Я что-то ответил, может быть, что они будут хорошая пара, я и вправду так думал, помните, когда они танцевали там в Лос-Анджелесе, я подумал, что они друг другу подходят. Она еще поплакала, мы договорились, что будем друзьями, лучшими в мире, конечно, друзьями, и я поцеловал Дженни и пошел домой.