Читать книгу "Хорошие солдаты - Дэвид Финкель"

— Пожалуйста, давай уедем в Иорданию! — просила она Иззи во время его последних приездов с базы, обычно в ночь перед расставанием, когда дочка, которую ранило при взрыве осколком стекла, спала между ними, как она всегда теперь спала. — Давай уедем в Сирию! Надо спасаться. Надо бежать отсюда.

— У нас мало денег, — отвечал он ей.

— Я не вынесу такой жизни, — говорила она. — Разве это жизнь?

— Потерпи, — говорил он. — Ты видишь, я работаю изо всех сил.

Потом он исчезал до следующего раза, когда его отпускали домой и он приходил с месячным заработком минус потраченное на подарки. Ему нравилось покупать жене и дочкам вещицы и гостинцы — всегда, впрочем, скромные. То, что он им нес, должно было умещаться в рюкзаке, чтобы не возбуждать подозрений у иракцев, которые видели, как он идет по маршруту «Плутон», или как он примерно в миле от ПОБ садится в такси, или как он выходит из такси и завязывает шнурки ботинок, пока машина не исчезает из виду, или как он затем садится во второе такси, а затем, бывает, и в третье, или как он стоит на улице около своего дома и курит сигареты, соображая, была за ним слежка или нет.

— Честно вам говорю: дома я ночи напролет не сплю, жду стука в дверь. «На выход!» Но такова наша жизнь, и надо с ней как-то справляться, нравится она или нет, — сказал он. Он шел сейчас в армейский магазин купить кое-что для очередной поездки домой. У входа задержался, дал себя обыскать и затем на 25 долларов 11 центов купил три флакона шампуня, тюбик жидкого крема с маслом какао, два пакетика кукурузных палочек «читос», пакетик жевательных конфет «лайфсейверс гаммис», два пакетика жевательных конфет «старберст», два пакетика шоколадных конфет «хершиз киссез», пакетик драже «скиттлс», один шоколадный батончик «твикс» и один пакетик драже «М&М».

Он принес все это к себе в комнату и положил в шкафчик рядом с подарками, купленными раньше: карандашами, лентами для волос и мазью для шрамов на лице у дочки. В шкафчике, кроме того, лежала папка с рекомендательными письмами, которые, он надеялся, должны были помочь ему с семьей снова поехать в Соединенные Штаты — на этот раз в качестве беженцев. Одна из привилегий, предоставляемых переводчикам, заключалась в том, что, если человек проработал год и имеет достаточный набор рекомендательных писем, его рассматривают как кандидата на статус беженца. Рекомендательных писем надо было собрать как минимум пять. У Иззи их было уже девять; в одном, к примеру, говорилось, что «патриотизм привел его на больничную койку после того, как, пытаясь собрать сведения о зоне нашей ответственности, он был избит и чудом остался жив». Все прочие письма были подобны этому, но девяти ему было мало. Он хотел дюжину — может быть, это повысит шансы? Он хотел две дюжины. Для его жены идея спасения ограничивалась Иорданией или Сирией, но он хотел уехать в Соединенные Штаты, пусть даже это означало трудную жизнь беженца. Это его не пугало. Тут, в Багдаде, — вот где трудная жизнь, а там, в Америке, он в свое время три года проработал на невысокой дипломатической должности, и о переезде туда он с тех пор постоянно думал.

Его дочери носили американские имена.

Он побывал в тридцати пяти штатах.

Он до сих пор хранил карту постоянного клиента авиакомпании Pan American World Airways.[12]

Он был бы рад и дальше работать в Америке, но в 1992 году его отозвали в Багдад — «для двухнедельной проверки» деятельности иракских дипломатических представителей. Там его паспорт аннулировали, его назвали, вспоминал он, «паршивым неудачником» и предупредили, что убьют, если его семья попросит в Соединенных Штатах политического убежища. «Собирай вещи и приезжай», — сказал он по телефону жене, все еще находившейся в США, и, хотя в подробности он входить не стал, она, конечно, поняла смысл его слов и приехала.

Прошло семь лет.

Стоял 1999 год, дочь, которая впоследствии будет ранена взрывом, только родилась, и однажды Иззи прямо на улице арестовали правительственные агенты, которые хотели знать, как он относится к Соединенным Штатам. Его разули, с него сняли ремень, ему связали руки, завязали глаза, его били электрическими проводами; когда он упал, его пинали ногами, а потом, связанный, с повязкой на глазах, в крови, он лежал один в комнате, где не было ни пищи, ни воды. Его избивали еще несколько дней, а потом перевели в тюремную камеру, где он находился восемь месяцев, пока его родным не удалось подкупить судью деньгами, вырученными за их дом, машину и маленькую лодку, на которой они иногда плавали по Тигру. Выйдя из тюрьмы, Иззи, который не мог спать, который все время ждал полуночных гостей и команды «На выход», пробрался в Сирию, а оттуда в Ливан. Жена с дочерьми отправилась было за ним, но их остановили на сирийской границе и послали обратно в Багдад.

Прошло еще четыре года.

Наступил 2003 год. Началась война. Американцы вошли в Багдад, и Иззи, следя за событиями из Ливана, понял, что может вернуться. На поезде он приехал в Ирак, автобусом добрался до Багдада и пошел по городу пешком, ища тот самый многоквартирный дом. Электричества не было. Некоторые здания горели. На улицах слышалась стрельба. Он нашел дом, постучал в дверь и, когда ему открыли, увидел жену в слабом свете свечей. Она вглядывалась в темный коридор, пытаясь понять, кто пришел, а потом узнала его. Благодаря американскому вторжению он смог вернуться домой.

Прошло еще четыре года.

Сегодня, 26 октября 2007 года, Иззи вспоминал первые минуты после того, как открылась дверь.

— Я слова не мог вымолвить, — признался он, сидя у себя в комнате на ПОБ. — Только целовал ее. Обнимал.

К нему подбежала старшая дочь — та, что родилась в Нью-Йорке. Младшая, которую он до того видел только новорожденной, оставалась в темном углу комнаты.

— Кто эта девочка? — спросил он, идя к ней, протягивая к ней руки, но она понятия не имела, кто он такой, и еще не знала отцовского голоса, полного нежности. В испуге она отпрянула. Понадобилось время, чтобы она прониклась к нему доверием — прониклась настолько, что, когда в медпункте ПОБ с ней работали врачи, именно его руку она держала. И теперь, завоевав ее доверие, что он мог для нее сделать? Принести ей, когда сможет прийти домой, сладости, ленты для волос и американский крем.

Время от времени он задавался вопросом: что могли бы подумать американские солдаты, приди они посреди ночи к нему в квартиру во время зачистки? Они почти не увидели бы мебели. Они увидели бы недавно покрашенные стены с пятнами копоти. Они увидели бы холодильник с глубокой вмятиной и не знали бы, что ее сделал осколок стекла, разбитого взрывом. Они увидели бы девочку со шрамом на голове, спящую посреди родительского матраса. Они увидели бы в куче одежды — той, что сами навалили на полу, — пурпурные босоножки, которые, возможно, на секунду-другую напомнили бы кому-нибудь из солдат о доме. Десять минут: вошли, обыскали, вышли. Еще одна иракская семья. Вот что они, вероятно, подумали бы. И были бы правы.