Читать книгу "Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу - Андрей Буровский"

И тут прозвучал голос жены, вполголоса, интимный и уютный:

— Ваня, ты сейчас со мной был?

Он притворился, что не слышит, что уже засыпает. Но Галина, конечно же, знала, что он не спит. А он знал, что она знает. А она знала, что он знает, что она знает. И так они еще долго лежали, не решаясь пошевелиться, боясь привлечь к себе внимание движением.

Так Женька странно сблизила супругов. Но и это была еще не настоящая беда. Беда началась, когда Женька начала ему сниться, и отнюдь не в эротических снах. А снилось, как они гуляют, взявшись за руки (отродясь так они не гуляли), или как Женька сидит, внимательно слушает его, подперев рукой голову, закинув ногу на ногу.

Да, это уже была беда. Потому что всякий человек прекрасно знает, что если у тебя к женщине так, ты уже из чувства самосохранения должен ее добиться, надолго, только для себя, и очень может быть, что навсегда. Потому что если ты ее не добьешься, что бы не было в твоей жизни дальше — обесценится, не даст утоления, отравленное горечью несбывшегося. А он был губернатор, ему было за сорок (значит, давно пора прекратить все эти безумства и сны), а Женька была распутной девкой, ровесницей его дочери.

Если бы еще это безумие было ее и к нему… Но влюблялись в него как раз семейные дамы средних лет, которые и ему самому больше всего нравились. А Евгения, и он это прекрасно понимал, была к нему совершенно равнодушна. Губернатор? А плевать ей было, губернатор он или не губернатор. Богатый любовник, подцепленный в «Кедрах», и только. Женька пользовалась его деньгами, позволяя покупать себе приятные вещички, мило краснела от подарков. Пользовалась его знаниями, образованностью, расспрашивая о том, что мало кто хорошо знал. И надо ей отдать должное, щедро платила за все.

Не только в темпераменте было дело, не только в простеньком желании заработать. Простатитов чувствовал, что нежное безумие ночей, эта судорожная пляска крутившихся, выворачивавшихся из-под него, вращавшихся, ритмично колыхавшихся бедер связано не только с этим. Иван Валерьевич чувствовал, что девочке приятно дарить. Приятно доставлять удовольствие, радовать, вызывать эмоции. Чувствуя себя растлителем малолеток, Простатитов пытался беречь Женьку от своего опыта. Но растлевала его Женька. Именно она предложила ему коленно-локтевую позу, и долго, технично вращала напружиненными ягодицами, доведя губернатора до сдавленных утробных стонов. Она начинала ласкать его в промежности, а потом лихо надевалась на него, показывая то, что китайцы называли «пляской коня».

Была во всем этом совсем не только техника, не только опыт, и уж, конечно, не только трудовая деятельность. Надо было видеть ее вдохновенное лицо — лицо мастера, ваяющего статую, лицо жреца, вершащего ритуал. Женьке нравилось давать самой. Хотелось быть значимой, важной и давать, давать, давать…

Не сразу обнаружил доктор наук и губернатор Ваня Простатитов, что Евгения тоже берегла его, жалела и применила все свои возможности не раньше, чем убедилась — здоров, выдержит… и, кроме того, хочет и оценит. И тогда стала давать то, что хотела, и сколько полагала нужным.

Трудно описать, до какой степени все это меняло Простатитова — даже внешне. Как-то через час после свидания Простатитов посмотрел на себя в зеркало у себя в кабинете — раскрасневшаяся физиономия, совершенно ошалевшие глаза. А надо было принимать главу Макакинского района, господина Говновозова, вести с ним долгие переговоры…

Были мысли о том, что все это страшно унизительно и что давным-давно пора порвать.

Были мысли и о том, чтобы просто-напросто сбежать с Женькой в Аргентину, благо, был у Вани валютный счет, о котором решительно никто не знал. Почему именно в Аргентину? А потому что ничего, расположенного дальше, Простатитов был не в силах придумать. Он не отказался бы улететь на Марс или вообще в другую галактику, но в этом столетии приходилось ограничиваться Аргентиной.

Женя, впрочем, на идею сбежать только покрутила у виска: «Совсем ошалел…». Но трудно было не заметить, что в этот раз ублажала она Простатитова куда активнее, чем даже обычно, крутила не только пальцем, и не только у виска. И вообще была нежнее и внимательней обычного, хотя пожаловаться было грех.

С тех пор Простатитов начал замечать у Женьки какой-то хмурый и в то же время очень внимательный, протыкающий насквозь какой-то взгляд. Девочка явно ждала, а что еще отчебучит этот непонятный, не по делу влюбившийся дядечка? Чего еще он может отколоть?

Лето и осень они еще встречались в «Кедрах». С ноября, как выпал снег, он стал встречаться с Женей на даче у приятеля, художника Лоха. Федька Лох работал еще при первом секретаре Карского обкома, товарище Дрянных. Потрудившись несколько лет в Карске, товарищ Дрянных перебрался в Москву, увезя с собой, как говорили не боящиеся КГБ остряки, «карский миллиард».

А Федька Лох сменил старого покровителя на нового, тоже первого секретаря, товарища Дырку, и вовсю отражал в своих монументальных полотнах красоты Карской области, и показывал, каких успехов достигли трудящиеся, строящие здесь социализм. Верный ученик Абрахама Циммермана, он получил полное одобрение Карского обкома своими творениями «Покорение Кары товарищем нашей партии Дыркой» и «Борьба партячейки Козлодоевского райкома с самогоноварением». Многие его полотна были куплены для украшения стен этого богоспасаемого заведения. Самое монументальное полотно, 9 на 6 метров, «Трудящиеся пишут письмо поджигателям войны и китайским ревизионистам», получило даже Государственную премию и было приобретено уже ЦК для украшения Дома Советов.

Впрочем, Федька Лох писал и портреты. Лирические, задушевные портреты самих строителей и созидателей: колхозного пасечника деда Агафона, знатного свиновода Козолупова и, конечно же, создал серию портретов самых строительных строителей — товарищей Дрянных, Дырки и их приближенных.

Он много ездил по области, выступал перед трудящимися и постепенно сделал превосходное состояние пушниной и золотом. И еще при Дырке, среди прочего, построил эту дачу, — в общем-то, ему практически не нужную.

Ване нравилась эта обстановка тайны. Как человек наивный и крайне далекий от тайн разведки и контрразведки, он даже думал, что об этой его тайне никто ничего толком не знает. Федька Лох знал, конечно, что Простатитов встречается с кем-то на его даче. Могли догадываться приближенные — зачем пропадает их шеф. Но и только.

Простатитов созванивался с ним, уточнял, когда на даче никого не будет. Звонил Женькиной подружке, передавал сроки. Федьке Лоху даже лестно было, что его дачей для свиданий пользуется сам губернатор. Но Простатитов был уверен — он не знает ничего. Был уверен, что и подружка Евгении, Маринка, тоже не знает, с кем встречается Женька. Вообще-то, трудно себе представить, чтобы девушка не похвасталась. Но что-то подсказывало Простатитову, что и в этом отношении Женька не слишком обычна.

На дачу он приезжал всегда один, меняя машины. За город он ехал на «Жигулях». Мотор «шестерки» заводится даже в двадцать пять градусов мороза, это раз. Такая машина в дачном поселке неприметна — это два! Поселок-то был огромный, на несколько тысяч участков. В конце 70 — начале 80-х годов получить участок, построить или купить дачу стало несложно. Вдоль полотна железной дороги выросли целые дачные городки, и по воскресеньям с мая по сентябрь человеческий фактор стоя ломился в битком набитые вагоны. На каждой станции с электричек стекали ручейки людей, несших лопаты, корзины с провизией, домашних собачек, детей, доски и обшивку для халупок. Но, конечно же, зимой в будние дни все было не так, и часами можно было бродить меж дач, не встречая ни одной души.