Читать книгу "Темное торжество - Робин Ла Фиверс"

За столом царит ощущение праздника. Наши хозяева — Гвийон и Бетт — находятся в прекрасном расположении духа, как часто бывает после едва не случившегося несчастья. Даже Янник весело улыбается и кивает. Может, просто потому, что впервые за долгое время смог как следует набить брюхо. Крестьянские сыновья то откровенно млеют, удостоенные чести ужинать за одним столом с самим Чудищем Варохским, то неуклюже пытаются произвести на него впечатление. Вернее, посрамить друг дружку.

— Антуан завизжал, как девчонка, когда появились воины, — говорит Жак.

Антуан жарко краснеет и тычет его локтем под ребра:

— Еще чего! У меня просто голос сорвался.

— Из-за того, что ты очень громко визжал, — хихикает Жак.

— Я хоть не пробовал окороком отбиваться. И потом, — Антуан воздевает над головой французский кинжал, — в другой раз я их встречу во всеоружии! Больше они так легко не отделаются!

— Я бы не сказала, что мертвецы, лежащие среди навоза в вашем хлеву, так уж легко отделались, — замечаю я.

К моему немалому удивлению, все хохочут.

— Верно сказано, — говорит Гвийон, поднимая чашку с вином. Потом умеривает веселье. — Что у нас такое с французами, господин де Варох? Неужели снова война?

Чудище отвечает:

— Дела, к сожалению, не блестящи. Половина советников герцогини от нее сбежала. Маршал Рье объединил силы с графом д'Альбрэ, и они вместе заняли Нант. А французы использовали это как предлог для вторжения, о котором долго мечтали. — Он оборачивается ко мне. — Какие-нибудь города, кроме Ансени, еще пали?

— Насколько мне известно, пока нет. И д'Альбрэ по-прежнему носится с планом женитьбы на герцогине. — Я смотрю на наших хозяев. — Государыня еле спаслась из расставленной на нее ловушки, и не в последнюю очередь благодаря господину де Вароху. Тогда-то он и принял тяжкие раны.

Гвийон с женой немедленно поднимают за рыцаря тост, заставляя его смущенно потупиться.

Крестьянин озабоченно хмурится:

— Получается, нам только и осталось выбирать, под кого лечь? Под французов или под графа?

Бетт невольно содрогается.

— Уж лучше французы, — произносит она, допивая вино.

Стало быть, жуткие россказни про д'Альбрэ достигли даже этих мест.

— Доберемся до Ренна, глядишь, что-нибудь прояснится, — говорю я. — Герцогиня, несомненно, трудится с верными советниками над новым планом по спасению отечества, быть может, даже прямо сейчас, пока мы тут сидим.

— А я, — говорит Чудище, — из кожи вон вылезу, чтобы поставить под ее знамя всех добрых бретонцев. — И сокрушенно добавляет: — Как только в седле сидеть толком смогу.

Юный Антуан, воспламененный мечтой о героических подвигах, воздевает свой нож:

— Я пойду сражаться за герцогиню!

Я едва удерживаюсь, чтобы не вздохнуть. Все правильно, Чудищу даже никого просить не нужно. Крестьяне по своему почину обещают следовать за ним в огонь и в воду.

— Очень может статься, что дойдет и до этого, — говорит он. — И тогда герцогиня, несомненно, рада будет твоей помощи. И твоей, паренек, — кивает он Жаку.

Оба юнца оборачиваются к матери. Та явно испытывает противоречивые чувства. Гордость за верноподданническое рвение сыновей — и страх оттого, что они, оказывается, уже достаточно повзрослели, чтобы сражаться.

Гвийону хватает одного взгляда на лицо жены.

— Довольно о грустном, — говорит он. — Наверняка ведь такой бывалый человек, как вы, может позабавить нас занятной историей?

Этим мы весь остаток вечера и занимаемся. Чудище живописует бесчисленные походы и стычки, да так, что у Жака с Антуаном разгораются глаза. Каждый воображает себя на его месте.

Когда всем блюдам отдано должное и мы наелись до отвала, настает время домашних дел, предшествующих отходу ко сну. Янник уже задремал прямо за столом, так что мы просто устраиваем его до утра на той же скамье. Стук убираемой посуды ничуть его не тревожит.

Я сама себе удивляюсь: не хочется, чтобы этот вечер кончался. Бывали в моей жизни и более изысканные пиры, причем с куда более утонченными сотрапезниками. И тем не менее у крестьянского очага царит такое искреннее и простое тепло, что я хмелею от него, словно от самого крепкого вина. Года два назад я бы посмеялась над незамысловатой жизнью этих людей. Теперь же завидую им.

— Я все отнесу, — говорит мне Бетт. — Ты лучше о своем мужчине израненном позаботься.

Мне хочется возразить, ведь Чудище вовсе не мой мужчина, но я лишь благодарю хозяйку и берусь за приготовление заключительной на сегодня порции горячих примочек. Антуан и Жак уже отвели рыцаря на его лежанку возле огня.

К тому времени, когда у меня все закипает и распаривается, остальные уже скрылись в спальнях наверху. Мы только слышим, как один из мальчишек в последний раз вполголоса подначивает другого и охает, когда оскорбленная сторона что-то швыряет в ответ.

— Сделай это еще, — говорит Чудище.

Я непонимающе вскидываю глаза:

— Сделать что?

— Улыбнись. До сих пор я не видел, чтобы ты улыбалась.

— Еще как улыбалась! У тебя что, память отшибло?

Мне становится не по себе под взглядом рыцаря, и я принимаюсь разматывать повязку у него на бедре.

— И долго тебе пришлось скрываться при дворе д'Альбрэ?

Мое сердце стукает невпопад, глухо и тяжело. Неужели он понял, кто я такая?

— Что за радость тебе это знать? — спрашиваю я, прерывая работу.

Он отводит глаза и начинает ковырять пальцем повязку на плече.

— Я просто задумался, была ли ты там при жизни Элизы?

Я вдруг чувствую, что окончательно погибла. Его слова входят мне в самое сердце, разрушая последние стены, которые я против него возвела. Я накладываю припарку на его ногу и смотрю на нее так, словно ничего интереснее в своей жизни не видела.

— Я к тому, что тебе известно о других женах д'Альбрэ, — поспешно добавляет рыцарь. — Вот и подумал, вдруг ты была знакома с Элизой.

В обители нас обучали искусству обманывать. Сестры внушали нам, что успешная ложь — это та, которая ближе всего к правде.

— Была, — произношу я в надежде, что голос не выдаст моего нежелания говорить о своем прошлом. — Только не очень близко.

— Расскажи о ней!

Он смотрит на меня так напряженно, словно готов читать ответы непосредственно по моему лицу.

Я отворачиваюсь. Мой взгляд обегает комнату, очаг… Смотреть Чудищу в лицо я просто не в состоянии. Что я могу поведать ему об Элизе? Рассказывать ли, как от постоянного страха она стала похожа на бесплотную тень? Как прежде спокойная, уравновешенная женщина начала подскакивать от любого прикосновения или громкого звука? Как Пьер с Юлианом, видя это, только пуще издевались над ней — устраивали неожиданный грохот, подкрадывались к мачехе сзади в каком-нибудь темном пустом коридоре? О том, как за несколько месяцев до кончины она практически отказалась от пищи?