Читать книгу "Хроники Проклятого - Ян Валетов"

– Языческое святилище, – сообщил мальчик, проследив за взглядом спутника, и зачем-то добавил: – Прошлым летом я нашел в развалинах монету. Очень старую монету, из серебра.

Гость огляделся и увидел здания деревеньки, ловко прилепившиеся между двумя холмами, склоны которых защищали строения от зимних ветров и давали возможность собирать воду в сезон дождей. От домиков вверх разбегались виноградники, виднелись небольшие рощицы олив – буквально по три-четыре дерева. Там, где оливы росли гуще, был виден выложенный из светлого здешнего камня колодец и несколько женщин с кувшинами возле него. Чуть дальше, где склон становился почти безжизненным, если не считать чахлого, выжженного жарким солнцем кустарника, цепляющегося за островки нанесенной ветром земли, скалы начинали расти, превращаясь в некое подобие хребта, и, перевалив через наивысшую точку острова, исчезали за гребнем.

– Раньше тут жили, – сказал Спирос. – Тут есть развалины храма, а если нырнуть у дальнего берега бухты, то можно увидеть разрушенную кладку из больших камней. Когда-то, еще при римлянах, там тоже был причал. Отец говорит, что во всем виноваты пираты.

– Твой отец прав, мальчик, – Ираклий снова обвел взглядом горизонт и с наслаждением вдохнул напоенный запахом моря и здешних трав воздух. – Хоть я здесь и в первый раз, но могу рассказать тебе продолжение истории. Хочешь? Ты заслужил свою монетку и знания будут хорошей прибавкой к жалованью. Когда-то, когда миром правил Рим, а учение Христа только начинало свой путь в мир, на Патмосе было поселение, был римский гарнизон, пусть немногочисленный, был небольшой порт в бухте. Остров служил местом ссылки для врагов империи, и так попал сюда Иоанн Богослов: император не хотел казнить его, но не мог допустить, чтобы тот свободно проповедовал. Тут на Иоанна снизошло Откровение, тут он умер, тут и похоронен…

Приезжий посмотрел на мальчика и усмехнулся, только усмешка эта была невеселой: было что-то пугающее в лице Ираклия, в выражении его темных глаз, в лиловатом рубце, выползающем из-под плотно облегающей череп шапочки на скулу. Но Спирос глядел на гостя во все глаза, словно не чувствуя угрозы, буквально сквозившей в движениях путешественника.

– Но ты же, как все дети, любишь истории про пиратов? – спросил Ираклий. – Что ж, дальше будет… Остров оказался очень удобен для них, а люди, живущие на острове, – неудобны. Как решается такая проблема, Спирос?

Мальчик промолчал.

– Ты знаешь, – произнес приезжий утвердительно. – Ты хорошо знаешь, о чем я говорю. Проблему решают огнем и железом. Скажи, почему ты ни разу не упомнил о матери, сынок? Потому что она умерла?

Спирос кивнул.

– Ее убили?

Опять кивок.

– Сколько раз горела деревня? – спросил Ираклий.

– Я помню три пожара, – выдавил из себя мальчишка и глаза его увлажнились. Все можно было бы списать на ветер, если бы не болезненная гримаса, исказившая испачканное пылью лицо. – Маму убили два года назад, когда мне было восемь. Тогда они приходили последний раз.

– Ничего не поделаешь, – сказал Ираклий холодно. – Здесь проходит множество морских путей. А там, где есть морские пути, есть те, кто на этих путях разбойничает. Веди меня дальше, Спирос. Тебе от меня одна прибыль: деньги, интересные истории… Возможно, что в конце нашего знакомства я сообщу тебе благую весть…

Таверна оказалась совсем небольшой. Впрочем, чего можно было ожидать от деревни с населением в полторы сотни человек? Шагнув на веранду, в густую тень, отброшенную заплетшим деревянную обрешетку виноградом (покрытые «мучным» налетом сиреневые гроздья свисали с потолка, словно причудливые светильники), приезжий сразу выделил из десятка посетителей тех, кто его ожидал.

– Подожди меня тут, – приказал он мальчишке, который немедленно шмыгнул в угол и засверкал оттуда любопытными глазюками.

Их было двое.

Несколько секунд мужчины настороженно молчали, внимательно и недоверчиво оглядывая друг друга, потом один из ожидавших, казавшийся высоким, даже когда сидел, произнес негромко:

– Здравствуй, брат.

Сев за крепко сколоченный, темный от пролитого пития и масла стол, Ираклий молча взял стоящий на столе кувшин, плеснул прошлогоднего вина в глиняную кружку и с видимым удовольствием выпил. Потянулся было к сыру и пите,[74]но раздумал и откинулся на спинку скамейки, опершись левой рукой на рукоять меча.

Царившее за столом молчание явно затягивалось, наконец, высокий сообразил, что именно идет не так, и, вытащив из кармана причудливо отрубленную треть крупной серебряной монеты, положил ее на стол перед Ираклием.

Его спутник (человек с благообразным, как у молящегося праведника, лицом и необычной для этих мест бледной холеной кожей, на которой его серые глаза выглядели маленькими щелками) тоже достал часть монеты и приложил ее к первой. С первого взгляда было видно, что эти два фрагмента серебряного диска подошли друг к другу, соединившись в одно целое. Убедившись в этом, последний из прибывших присоединил к монете третью часть.

– Называйте меня Ираклий, – сказал путешественник на латыни. – Так мне привычнее. Как мне называть вас?

– Я – Василий, – представился длинный.

– Меня зовут Людвиг, – присоединился к знакомству сероглазый.

– Надеюсь, – Ираклий едва заметно двинул бровью, и его изуродованное ухо вздрогнуло, словно у волка, заслышавшего стук копыт добычи, – имена ненастоящие?

– Конечно, – отозвался сероглазый. – Не сомневайтесь, Ираклий. Все помнят правила.

Василий кивнул в знак согласия.

– Поешьте с дороги, – предложил он. – Вы должны быть голодны. Как прошло путешествие?

– Дорога нынче не бывает легкой. – Ираклий снова плеснул себе вина и на этот раз взял с тарелки кусок питы с сыром. – Слишком много лихих людей на суше и море. Слишком много желающих узнать не только содержимое моего кошеля, но и цвет моей крови. Тяжелые времена, длинная дорога. Тем более что ехал я сюда кружным путем…

Он помолчал и сделал еще несколько глотков, явно наслаждаясь прохладной темно-красной жидкостью.

– Хорошее вино, особенно для прошлогоднего! – сказал он, водрузив кружку на столешницу.

Ел он быстро, но аккуратно, практически не роняя крошек. Чувствовалось, что он привык к простой крестьянской пище и даже любит ее по-настоящему. Сыр, чуть солоноватый, мягкий, но не мокрый, белая нежная пита, крупно нарезанный сладко-острый лук да красное вино, пахнущее терпким средиземноморским солнцем…

– Я жду вас четыре дня, – сообщил тот, кто назвался Людвигом. – Здесь нет постоялого двора, и я ночую в харчевне. Это унизительно, но можно вытерпеть. А вот еда… Меня уже тошнит от баранины и вина с сыром.