Читать книгу "Бес в ребро - Георгий Вайнер"

— Ага, понимаю, — кивнула я. — Значит, им понадобился месяц, чтобы понять, что я все извратила. Это ясно. А почему вы решили, что я извратила?

— Потому что Куцев утверждает, что никакого интервью вам не давал — и вас в глаза не видел…

Он протянул мне несколько листов бумаги, скрепленных желтой скрепкой, покрытых аккуратными рядами ровной машинописи и увенчанных в конце взрывом подписей от возмущенного коллектива…

«…В то время, когда вся страна и, в частности, вся наша отрасль… и все труженики промкомбината… стоя на вахте и изыскивая скрытые резервы… мобилизуют все силы… для того, чтобы улучшить… усилить… увеличить… расширить… ассортимент и качество товаров народного потребления… с помощью сквозного наряда… корреспондент газеты И. Полтева отнеслась безответственно к порученному заданию… вместо того, чтобы вскрыть действительно реальные проблемы, стоящие перед трудовым коллективом, грубо извратила факты… весь коллектив возмущен… Особенно негодование тружеников комбината вызывает то обстоятельство, что, ссылаясь в материале на разговор с директором комбината Куцевым, она не удосужилась даже встретиться с ним… Непонятно, как такие люди могут работать в органах советской печати…»

Я положила письмо на стол. Боль остро когтила сердце, сухо во рту. Вздохнула глубоко и сказала:

— Я сейчас принесу из сумки блокнот с записями разговора с Куцевым, который мне все рассказывал. Три часа подряд объяснял, почему нет в продаже кроссовок. А оценка его высказываний является моим правом журналиста…

— Эти высказывания он категорически отрицает. Он пишет о том, что вы с ним даже не встречались…

— Ну да, — согласилась я. — Настолько не встречались, что он после разговора предложил еще встретиться в ресторане. Этот Куцев, похоже, может написать, что угодно. Особенно, если его попросят.

— Для меня ваши доводы неубедительны, — сообщил главный. — Вы нарушаете все этические нормативы поведения журналиста и пытаетесь злоупотребить своим профессиональным и общественным положением. Я не могу больше доверять вам и издаю приказ об отстранении вас от должности до тех пор, пока созданная мной комиссия не разберется в этой истории. Если товарищ Куцев пишет правду и вы это интервью высосали из пальца, а у меня нет оснований ему не верить, то вы будете уволены из редакции…

— Хорошо, — развела я руками. — А какие у вас есть основания не верить мне?

— У меня нет оснований вам верить, — отрезал редактор и показал на дверь. — Вы свободны…

Вот он, окончательный укорот. Оказывается, довольно просто накормить человека деликатесным паштетом из печени Прометея в собственном соку. Действительно, рукастые ребята — чагинцы. Затевать второе расследование и доказывать, что я встречалась с этим мордатым жуликом Куцевым, мне было явно не по силам. Ладно, дождемся комиссии.

А, плевать? Чем хуже, тем лучше? Не надо писать об ансамбле на Компрессорном заводе.

* * *

Я постучала в дверь с табличкой «Старший следователь Н. С. Бурмистров».

Мундир Бурмистрова висел на стуле, а сам он щеголял в голубой застиранной рубашке с помятым галстуком, в широких старомодных подтяжках. Ну никак, хоть убей, не был похож Бурмистров на грозного вершителя закона. Ему сильно не хватало черных сатиновых нарукавников, тогда бы он неразличимо слился с обликом счетного работника.

Бурмистров взглянул на меня, напрягся на миг — вспомнил! — и быстро сказал:

— Я вас не вызывал! И говорить с вами сейчас не могу — у меня допрос свидетеля…

Он показал для убедительности на сидящего перед ним широкого коренастого человека.

Свидетель приподнялся на стуле, поздоровался:

— Здравствуйте, гражданочка…

— Здравствуйте, — кивнула я ему и повернулась к Бурмистрову: — Я надеюсь, что к вам приходят не только вызванные повесткой…

— Те, кого я не вызываю, должны приходить в мое нерабочее время, если я согласен их принять.

— А я уверена была, что вы согласитесь меня принять.

Свидетель, безмятежно живший на своем стуле, ощутил в наших голосах нарастающее напряжение, и обеспокоено завертел головой.

— Это почему еще? — На лице Бурмистрова проступили коричневые крупные пятна, похожие на пленку в стынущем стакане какао.

— Потому что вы меня приперли к стене, — сказала я. — Вы меня довели до отчаяния, и я постараюсь сделать все, чтобы это вам не сошло с рук.

— Что вы хотите сказать? — поднялся Бурмистров, и я увидела, что в глазах у него мелькнул испуг.

— Я хочу сказать, что вы ведете следствие необъективно. Не знаю — по собственной ли воле…

Свидетель крякнул, а Бурмистров надел мундир, подергал галстук и сказал:

— Вы предъявляете мне тяжелое обвинение. Вы подумали перед тем, как сказать?

— Я обо всем подумала! И не могу объяснить, почему вы посадили в тюрьму невинного человека.

Он поправил меня:

— Не невинного, а невиновного. Это разные вещи. Но ваш протеже Ларионов очень даже виновен. Вот вы послушайте, что говорит свидетель Архипенко.

Свидетель Архипенко горестно вздохнул:

— Ох, бил он их жестоко! Жестоко их мордовал, как зверь лютый…

Он делал ударение на последнем слоге — жестокó! Польщенный нашим вниманием, охотно вспоминал:

— Из-за чего задрались они — не знаю, не видел, врать не стану, кто там из них кого зацепил! А как бил их жестоко Ларионов — это наблюдал собственными очами…

Для убедительности или от волнения он выкатывал свои рыжевато-бесцветные очи.

— Я, гражданочка, врать или преувеличивать не стану, я в драке толк понимаю — сам был и боксер раньше, и самбо крутить могу. Так что честно говорю — насмерть он их бил.

— Простите, — перебила я его. — Вот вы говорите, что вы боксер и самбист. Как же вы не вступились, если на ваших глазах людей убивали?

— Голубушка моя! Да как же я мог? У меня в одной руке авосенька с молоком, а в другой торт, «Штефания» называется, пять сорок коробка…

Я сказала Бурмистрову с горечью:

— Хорошего вы свидетеля сыскали. Они вместе разными способами и по разным поводам все врут, и вы это знаете. Неужели вам не совестно?

— Да как вы смеете? — взъярился Бурмистров. — Совестить меня здесь! Кто вы такая? Я обязательно сообщу к вам на работу, что именно вы оказываете давление на следствие. Я уверен, что на работе с большим интересом рассмотрят это письмо.

— Вот именно, — поддакнул свидетель. — Такая еще молодая и такая гордыбака…

Бурмистров отмахнулся от его поддержки, как от мухи, и спросил меня изо всех сил строго: