Читать книгу "Протоколы Сионских Мудрецов - Алекс Тарн"

«Э нет, — продолжал настаивать Эльдад. — Ученость тут не при чем. Ученые толкования мне и так известны — они в книгах записаны. Меня же конкретно твое житейское мнение интересует, как человека свежего, так сказать. А насчет главы — не беда, я тебе сейчас в двух словах расскажу. Да ты, наверное, об этом и сам слышал — про разведчиков…»

Шломо пожал плечами. Он и впрямь помнил эту известную библейскую историю о двенадцати разведчиках, посланных Моисеем из пустыни в Землю Обетованную — разузнать, что к чему и рассказать народу, только-только из Египта вышедшему, что его ожидает там, на конечной остановке.

«Слышал, — сказал он. — В общих чертах.»

«Я тебе напомню, на всякий случай. Разведчики вернулись через сорок дней. Десятеро из них принесли плохие вести — мол, хоть и хороша земля, но уж больно сильны тамошние народы — все, как на продбор, великаны, — не одолеть. Двое других пытались успокоить народ, говоря, что все будет в порядке, но народ поверил большинству, испугался и решил вернуться в Египет. За это Бог покарал их сорокалетним скитанием в пустыне — пока не вымрут все те, кто отказался исполнить Его волю.»

«О'кей, — кивнул Шломо. — Ну и что? Что тут неясно?»

«Видишь ли, согласно Танаху, десятеро говорили, что эта земля пожирает живущих на ней. Что ты об этом думаешь?»

Шломо почувствовал, что кровь приливает к затылку и сотнями мелких иголочек покалывает изнутри. Он посмотрел на Эльдада, но тот внимательно изучал рисунок на скатерти. Что ж… Каков вопрос — таков ответ.

«Я думаю, — сказал Шломо, не сводя глаз с хозяина дома. — Я думаю, что даже двум оставшимся праведникам было нечего на это возразить.»

«Это так, — согласился Эльдад, по-прежнему глядя в стол. — Когда Калев и Йехошуа возражали десятерым, они действительно говорили только о возможности одолеть местные народы. Тем не менее, слова о пожирании названы в Танахе клеветой.»

«Что за чушь, — резко сказал Шломо. — Какая клевета? Взять хоть тебя, Эльдад. Таких, как ты и Цвия, называют «солью земли», и это, заметь, положительная характеристика. Для чего же существует соль, как не для употребления в пищу? Употребления в пищу кем? Понятно, кем — землей. Соль — чья?.. Соль — земли. Так что съедят вас за милую душу. И не только вас — всех. Вот я, Эльдад, — простой неученый еврей; таких называют «ам хаарец», народ земли. Ты только послушай: «ам». Так говорят, когда хотят показать, будто что-то заглатывают — а-ам… и нету. И после этого ты еще утверждаешь, что эти слова разведчиков — клевета?»

Он остановился и перевел дыхание. Над столом повисла тишина. Эльдад молчал, дети испуганно смотрели на отца, Цвия, спиной ко всем, стояла, опустив праздные руки в раковину с грязной посудой. Шломо стало нестерпимо стыдно. Что он тут делает, в этом мирном, теплом гнезде, он, ошметок нетанского взрыва, с головы до ног обвешанный кровавыми кусками того пасхального вечера? Еще ладно — Эльдад с дурацкими его вопросами, но при чем тут дети, Цвия? Уж их-то мог бы оставить в покое со своими людоедскими откровениями…

Шломо принужденно улыбнулся, ища способ исправить положение.

«На самом деле, — продолжил он смущенно. — Все это поедание — фикция. Когда человек умирает, его кладут в землю, и она как бы съедает его. Вот и все. И потом, что это меняет: поедает… не поедает?.. Разве для нас есть какая-нибудь разница?»

Счастливая мысль вдруг пришла ему в голову.

«Вот скажи, Эльдад, — сказал он. — Насколько я помню эту историю, когда народ услышал о наказании, то все дружно раскаялись и хотели отмотать пленку назад — мол, прости нас, Господи, бес попутал, вот они — мы, на все готовые? Даже в бой полезли — сражаться за Землю Обетованную. Было такое?»

«Было, — ответил Эльдад. — Так оно и было. Поднялась часть народа на гору, думая, что тем самым исполняет волю Бога. Но Бога уже не было с ними. Поэтому разбили их враги, многих поубивали, обратили их в бегство и гнали почти до полного истребления.»

«Почему же такая жестокость со стороны Всевышнего? — спросил Шломо. — В чем их преступление? Почему то, что еще вчера было правильным, вдруг стало преступным сегодня?»

«Потому что божественная воля изменилась. — ответил Эльдад. — Потому что Бог уже назвал свой приговор — сорок лет в пустыне. Потому что, после этого приговора, пытаясь влезть на гору, они снова грешили против желания Бога.»

«Вот именно! — воскликнул Шломо. — Вот именно! В этом-то все и дело. Есть План, которому мы обречены следовать, так или иначе. Ты можешь лезть на гору или на стенку — все равно, против Плана не попрешь. То есть, переть-то можно, только Плана тем самым не изменишь, только лоб расшибешь. И обрати внимание, логики тут нету никакой: ведь еще вчера лезть на гору было вполне правильным и божественно-корректным, а уже сегодня — дудки, получай по морде… А может и есть она, логика, да вот известна она только тому, кто План этот написал… Правильно я толкую?»

Эльдад пожал плечами. «Не знаю… Насчет логики — тут есть разные мнения, а вот по поводу Плана — вроде правильно.»

«Ну и ладно, — обрадовался Шломо. — Мне и этого достаточно. Возвращаясь к твоему вопросу относительно поедания — какая тебе разница, что именно эта земля с тобой делает, если ты находишься в ней согласно Плану? Может, так и должно быть, чтобы эта, родная, обетованная земля тебя съела? Может, ты ей тоже обетован, как пища ее единственная? Может, помрет она с голоду без тебя? И ведь действительно, разве не помирала она без нас все эти две тысячи лет?

«И потом — допустим, что пойдешь ты против Плана, как те, что на гору полезли. Допустим, скажешь: не хочу я быть ничьей пищей, я сам по себе, отстаньте от меня с людоедскими вашими претензиями… Только поможет ли это? Все равно ведь сожрут — чужие ли страны, пучина ли морская, волки ли в лесу… А то — и настоящие людоеды на заброшенном острове в Тихом океане…»

Шломо хищно оскалился, изображая тихоокеанского людоеда, и дети с готовностью рассмеялись. Напряжение спало.

«Шломо, — сказала Цвия. — Тебе надо в ешиву поступать. Из тебя рав получится — на загляденье.»

«Спасибо, Цвия, — поблагодарил ее Шломо. — Поздно мне этим делом заниматься. Вот тезка пусть учится.» Он потрепал по затылку мальчика, распрощался с хозяевами и вышел на улицу.

Луна уже забралась высоко; в ее белом свете Шломо, не торопясь, шел к своему каравану.

План, — думал он. — План… План с большой буквы. Совсем как у Кагана, костлявого Старшего Мудреца в твоей нелепой бэрлиаде. Смех, да и только. Но ведь как все гладко получилось… И что интересно — никто доказательств не спрашивает — что Эльдад — живой бородач во плоти и крови, что выдуманный Мудрец Хаим в твоих же «урюпинских» рассказах. Отчего так? Скажи людям, что входить они должны через переднюю дверь, а выходить через заднюю — потребуют доказательств, будут спорить до хрипоты, всю душу тебе и себе вытрясут, да и не согласятся в конце концов, разделятся на десяток партий, объявят смертельную войну, друг друга перебьют, двери эти злосчастные сожгут к черту, но к согласию не придут. А скажи что-нибудь совсем нелепое, но таинственным, неведомым, Верховным Планом освященное, к примеру: завтра, согласно Плану, всем левшам-бухгалтерам — смерть, а одноглазым велосипедистам — бессмертие… и никто спорить не станет. Скатают аккуратно нарукавники и пойдут писать завещание.