Читать книгу "Милый друг Змей Горыныч. Сборник литературно-философских эссе - Евгений Валентинович Лукин"

решил дополнить свои беседы с философом пространной выпиской из его труда, в котором, в отличие от «Древнейшего документа человеческого рода», ему было «всё ясно и понятно». Речь шла о трактате Гердера «Бог: несколько диалогов», посвященном размышлениям о смерти. «Взглянем на лилию в поле, — писал философ, — она впивает в себя воздух, свет, все стихии — и соединяет их с существом своим для того, чтобы расти, накопить жизненного соку и расцвесть; цветет, и потом исчезает. Всю силу, любовь и жизнь свою истощила она на то, чтобы сделаться матерью, оставить по себе образы свои и размножить свое бытие. Теперь исчезло явление лилии; она истлела в неутомимом служении Натуры». Однако далее Гердер указывал, что «лилия не погибла с сим явлением», потому что «сила корня ее существует; она вновь пробудится от зимнего сна своего и восстанет в новой весенней красоте, подле милых дочерей бытия своего, которые стали ее подругами и сестрами». В заключение философ делал оптимистический вывод, что «нет смерти в творении», где действует изящный закон Премудрости и Благости: «все в быстрейшем течении стремится к новой силе юности и красоты — стремится, и всякую минуту превращается».

Процитировав данный отрывок, Николай Карамзин отметил, что в нем кружится «не бурно пламенное воображение юноши», но «мысль мудрого мужа, разумом освещаемая, тихо несется на легких крыльях веющего зефира — несется к храму вечной истины». Как видно, писателя в гердеровском трактате более привлекла поэтическая метафоричность, нежели абстрактная глубина мысли. Это вообще характерно для русского типа мышления: восприятие мира через возвышенный образ, через поэтическую метафору. Между тем, переводя указанный текст, Николай Карамзин допустил некоторую вольность, заменив общее понятие «цветок» (Blume), которое фигурировало в подлиннике, на конкретное слово «лилия». Тем самым переводчик придал рассуждениям Гердера несколько иное толкование.

Как известно, символика лилии имеет древнюю традицию, восходя к библейским притчам о горючих слезах прародительницы Евы, покидающей прекрасный Эдем. Этот белоснежный цветок, символизируя собой чистоту и непорочность, стал неотъемлемой эмблемой Девы Марии, а также атрибутом архангела Гавриила, который явился к Богородице накануне Успения и возвестил о Ее предстоящей победе над смертью и тлением. Кроме того, три лепестка лилии в богословской интерпретации являли собой три ипостаси Святой Троицы и выступали знаком трех добродетелей — веры, надежды, любви. Таким образом, издревле символика лилии была насыщена разнообразными библейскими коннотациями.

Между тем, Гердер вкладывал в понятие цветка несколько иной смысл. Его трактат «Бог: несколько диалогов» был посвящен раскрытию пантеистических представлений, согласно которым Бог являлся не столько Творцом мира, сколько самим Миром, преисполненным действующих сил по законам мировой души. На примере цветка Гердер демонстрировал обретение бессмертия естественным, а не метафизическим путем, предлагая рассматривать его природные превращения в качестве метафоры развития не только органических, но и социальных, исторических, художественных явлений. В своем фундаментальном труде «Идеи к философии истории человечества» принцип аналогии с природой он сделал всеобъемлющим: не только отдельный человек, но и целые народы расцветают и отцветают, подобно прекрасным растениям. «Весь жизненный путь человека, — заключал философ, — это рассказы о его превращениях, так что весь род человеческий погружен в одну непрекращающуюся метаморфозу. Цветы опадают, вянут, но другие растут и завязывают бутоны, — и дерево невиданных размеров сразу все времена года несет на своем челе».

Таким образом, Николай Карамзин, осуществив указанную словесную замену, некоторым образом исказил главную мысль немецкого философа, придав ей более поэтический и религиозный оттенок, нежели это было в оригинальном изложении. Это искажение, очевидно, было продиктовано нежными чувствами к цветку, которому молодой литератор посвятил трогательное стихотворение «Лилея»:

Я вижу там лилею. Ах! как она бела, Прекрасна и мила! Душа моя пленилась ею. Хочу ее сорвать, Держать в руках и целовать; Хочу — но рок меня с лилеей разлучает: Ах! бездна между нас зияет!

Скорее всего, поэтизируя гердеровскую мысль, Николай Карамзин руководствовался установкой самого немецкого философа, который в своем сочинении «Древнейший документ человеческого рода» провозгласил принцип верховенства поэтического воображения над рационалистическим мышлением при занятиях экзегетикой. К тому же многие страницы его фундаментального труда «Идеи к философии истории человечества» были пронизаны возвышенными образами и метафорами, что свидетельствовало о романтической натуре автора.

Действительно, Иоганн Гердер был блестящим поэтом и переводчиком, который сделал достоянием немецкой культуры лучшие образцы древнегреческой, древнееврейской, древнеперсидской и староиспанской поэзии. Особой популярностью пользовались его оригинальные лирические «Парамифии», насыщенные аллегориями и дидактическими наставлениями. Быть может, они также повлияли на поэтический выбор Николая Карамзина, которому была хорошо известна цветочная парамифия Гердера, где непорочная лилия сравнивалась с расхристанной розой:

Лилия невинности с розою любви, Рядом, будто две сестрицы, оказались вы, Но меж вами — пропасть! Лилия, сама ты составляешь свой венок, Не тая за листьями голый стебелек, Но стоишь твердыней! Ты же, роза, кровь Амура вдоволь попила, Грудь твою исцеловали за стрелой стрела, Но грозишь шипами! Перевод автора

Как бы то ни было, но явление лилии, впервые зафиксированное в записках Николая Карамзина, обрело дальнейшую жизнь на российской культурной ниве. В частности, к нему обратился поэт Константин Батюшков при создании стихотворного цикла «Подражание древним». Как известно, непосредственным источником указанного цикла стали стихи из восточных и греческих антологий Иоганна Гердера, и только одна из шести пьес цикла не содержала подобной отсылки к текстам немецкого философа. В этой оригинальной пьесе речь шла о смерти, а точнее — о смерти отроковицы, для натуралистического описания которой поэт воспользовался образом лилии, очевидно, почерпнутым из записок Карамзина:

Когда в страдании девица