Читать книгу "Страна за горизонтом - Леонид Спивак"

политическое устройство, были литературоцентричны. Изящная словесность, ёction, взяла на себя весь широкий культурный контент – от публицистики до натурфилософии.

Как русская, так и американская проза заявили о себе в XIX веке, пройдя всего за одно столетие путь от провинциального эпигонства до литературы мирового уровня. Началом схожего процесса можно считать 1790 год, когда болезнь и смерть прервали работу Б. Франклина над «Автобиографией», а в русской столице был арестован начальник таможни А. Радищев за анонимно изданное «Путешествие из Петербурга в Москву». Оба автора, наследники века Просвещения, принесли в национальную литературу сплав прозы и социальной журналистики, моральной дидактики и философических начал.

Блестящий взлет американской и русской культуры в эпоху романтизма в Старом Свете попросту не заметили. Пушкин и Гоголь и по сей день не самые известные для европейцев классики. Эдгар По и Герман Мелвилл уже после физической кончины пройдут долгий путь от полного литературного забвения до нового их открытия на обоих континентах.

Со времен язвительной миссис Троллоп к глубинной Америке предъявляются требования необъяснимого свойства. Какие мировые культурные ценности могла или должна была породить Дакота или Небраска? Отметим, что к другим большим странам со схожей парадигмой – англоязычным государствам колонизационного типа (Австралия, Канада) – столь жесткие критерии не применяются.

Как писал А. Н. Радищев, «Леса бесплодные и горные дебри претворяются в нивы плодоносные и покрываются стовидными произращениями, единой Америке свойственными или удачно в оную переселенными».

Через сто пятьдесят лет Ильф и Петров по-своему дополнили радищевскую мысль, рассказав, что цивилизация янки создала «среди лунных пустынь» Дальнего Запада городки-оазисы «с Мейн-стритом, “Манхэттен-кафе”, где можно выпить помидорного соку, съесть яблочный пирог и, бросив пять центов в автомат, послушать граммофон или механическую скрипку; с универсальным магазином… с кинематографом, где можно увидеть картину из жизни богачей или бандитов, и с аптекой, где подтянутые девушки, щеголеватые, как польские поручики, едят “гэм энд эгг”, прежде чем отправиться на работу».

«Автомобильная поездка по Америке похожа на путешествие через океан, однообразный и величественный. Когда ни выйдешь на палубу, утром ли, вечером ли, в шторм или в штиль, в понедельник или в четверг, – всегда вокруг будет вода, которой нет ни конца, ни края. Когда ни выглянешь из окна автомобиля, всегда будет прекрасная гладкая дорога с газолиновыми станциями, туристскими домиками и рекламными плакатами по сторонам. Все это видел уже вчера и позавчера и знаешь, что увидишь то же самое завтра и послезавтра…»

Заправочные станции и мотели вдоль дорог, естественно, остались и в наши дни, обеспечивая путешествующим комфортное чувство обжитой среды. В самих мотелях тоже кое-что изменилось: стали будничными телевизор и кофеварка, из двух обязательных комнатных книг уцелела компактная Библия в прикроватной тумбочке, но канул в лету пудовый телефонный справочник «Yellow Pages». Рекламные щиты по-прежнему оживляют или портят придорожные пейзажи, хотя основным информационным источником давно служит Цифровая Вселенная.

В 1935 году слово «мотель» еще не укоренилось в английском языке, поэтому писатели останавливаются в «туристгаузах» или частных домах. «Мы ночевали в кэмпах или туристгаузах, то есть обыкновенных обывательских домиках, где хозяева сдают приезжающим недорогие чистые комнаты с широкими удобными постелями, – на которых обязательно найдешь несколько толстых и тонких, шерстяных, бумажных и лоскутных одеял, – с зеркальным комодиком, стулом-качалкой, стенным шкафом, трогательной катушкой ниток с воткнутой в нее иголкой и библией на ночном столике. Хозяева этих домиков – рабочие, мелкие торговцы и вдовы – успешно конкурируют с гостиницами, приводя их владельцев в коммерческую ярость».

В 1925 году калифорнийский архитектор Артур Хайнеман придумал новый тип приюта для автомобильных путешественников, назвав его «Mo-Tel» – комбинация слов «motor» и «hotel». К этому времени в Штатах уже было множество недорогих частных пансионов, но назывались они вразнобой: «motor court», «автодвор», «тур-отель», «бунгало-двор», «коттедж-корт», «трэвел-лодж». Хайнеман построил первый «Motel Inn» на полпути между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, но не запатентовал свое филологическое изобретение, поэтому все дорожные пристанища такого рода сегодня именуются мотелями.

Когда-то соавторы шутили в «Золотом теленке»: «Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству!» Завуалированный намек на известный афоризм о «двух бедах России» оказался актуален и через сто лет.

Впрочем, об американских автострадах «мистэр Илф и мистэр Пэтрофф» высказались без тени иронии: «Дороги – одно из самых замечательных явлений американской жизни. Именно жизни, а не одной лишь техники…»

Точно также, как нельзя медленно прогуливаться по улицам Нью-Йорка, так и по Америке нельзя медленно ехать. Даже дисциплинированная путешественница Бекки Адамс все время норовит превысить скорость. «Среди миллионов автомобилей и мы пролетели от океана до океана, песчинка, гонимая бензиновой бурей, уже столько лет бушующей над Америкой!»

Федеральные трассы, инженерные шедевры столетия, повидали многое и многих. Давно исчезли с них «паккарды», «плимуты» и «студебеккеры», и сильно изменились, пережив все кризисы, «форды» и «кадиллаки». Появление на дорогах американской глубинки продукции японского автопрома показало, что мир уже не будет однополярным. При этом в Америке, при всей ее любви к новизне, существует устойчивый спрос на ретро. С наступлением хорошей погоды на дорогах страны и на местных ярмарках появляются ярко раскрашенные модели старинных авто. Но высокородным «принцем» среди них остается похожая на пролетку фордовская модель «T», «старый Генри», блестящая черным лаком и обязательно ручной сборки, предмет жгучей зависти коллекционеров.

Провинциальный кинотеатр

Дороги для американцев стали местами знакомств, разлук и свиданий. Не одно поколение молодых людей обретало первый любовный опыт под сенью вечера на заднем сидении «бьюика» или «шевроле». О сакральной роли машины в семейной жизни янки говорит ильфо-петровское описание автосалона 1935 года: «Стон стоял вокруг этих автомобилей. Хорошенькие худенькие американочки, с голубыми глазами весталок, готовы были совершить убийство, чтобы иметь такую машину. Их мужья бледнели при мысли о том, что сегодня ночью им придется остаться наедине со своими женами и убежать будет некуда. Много, много бывает разговоров в Нью-Йорке в ночь после открытия автомобильного салона! Худо бывает мужчине в день открытия выставки! Долго он будет бродить вокруг супружеского ложа, где, свернувшись котеночком, лежит любимое существо, и бормотать:

– Мисси, ведь наш “плимут” сделал только двадцать тысяч миль. Ведь это идеальная машина.

Но существо не будет даже слушать своего мужа. Оно будет повторять одно и то же, одно и то же:

– Хочу золотой “крайслер”!

И в эту ночь честная супружеская кровать превратится для мужа в утыканное гвоздями ложе индийского факира».

Русская драма нередко связана с дорогой. Но ее участником – от «Анны Карениной» до «Москвы – Петушков» – оказывался вагон. Для американцев, когда-то построивших самую протяженную железнодорожную сеть в мире, важнее оказались совсем другие «движущиеся декорации».

Мощная кровеносная система нации – многополосные эстакады-аорты, поднятые на железобетонные столбы,