Читать книгу "Добрый царь Ашока. Жизнь по заветам Будды - Джеймс Перкинс"

тебе, Филипп, ты всегда был добр ко мне, – ответила Магдалина.

– Никто из нас не забудет тебя, ведь ты была его женой, – сказал он.

– Не беспокойся о будущем: ни ты, ни твои дети не будут знать нужды, – прибавил Варфоломей.

– Спасибо вам; простите, если я была с вами жестока, – поклонилась им Магдалина.

– И ты нас прости, – поклонились они ей.

* * *

– Так вы его перезахоронили? – спросил Филипп, когда они с Варфоломеем шли от дома Лазаря.

– Да, только не надо об этом болтать, – грубовато ответил Варфоломей.

– Разве я болтун? – обиделся Филипп.

– Не слушай меня: я не знаю, что несу! Эти дни я сам не свой, – виновато сказал Варфоломей.

– Но почему ты не позволил Магдалине проститься с ним?

– Жара, – коротко ответил Варфоломей. – Тело уже тронуто разложением.

Некоторое время они шли молча.

– Мы предчувствовали беду, но удар оказался слишком силен, – со вздохом сказал затем Филипп.

– Это правда, и вина наша слишком велика: как мы не спасли его?! – Варфоломей ударил себя в грудь и вдруг заплакал. – Если бы можно было все переменить!

– Нам не дано знать – можно было бы или нет, – возразил Филипп. – Но мы не оставим его дело: везде и всюду мы будем проповедовать учение Иисуса. Матвей уже пишет повесть о его жизни: он начал с последних дней, пока впечатления не остыли, а потом хочет присоединить этот рассказ к повествованию о предыдущих событиях.

– Наверное, сочиняет напропалую? – проворчал Варфоломей, вытирая слезы. – Он у нас сочинитель.

– Да, это есть, – подтвердил Филипп. – Матвей с гордостью показал мне, что у него получилось, – так он напрочь умолчал о том, что свою последнюю ночь Иисус провел с Магдалиной, зато придумал молитву в Гефсиманском саду. Пишет, как Иисус там молился Богу, как просил отвести «чашу сию». Очень красиво и трогательно, но я спросил: если Иисус был в саду один и никому не рассказал об этом, то откуда Матвей узнал про эти подробности? Он смутился было, а потом ответил: «По наитию!».

– Представляю, что он напишет… – протянул Варфоломей. – Трудно будет потом отделить выдумку от правды.

– Может быть, я тоже когда-нибудь возьмусь за перо, однако не обещаю, что моя повесть будет предельно правдива: есть высшие соображения, которые нельзя отбросить, – сказал Филипп. – Но клянусь, что о Магдалине я не забуду: эта женщина достойна правдивого рассказа.

– Это так, – кивнул Варфоломей. – Но ты говорил о проповедях «везде и всюду»? – спросил он.

– Мы решили с Андреем, что когда пройдет положенный срок поминовения, мы, ученики Иисуса, должны бросить жребий, кому куда идти с проповедью. Ты согласен? – спросил он.

– Еще бы! Буду ничтожной тварью, если откажусь, – ответил Варфоломей. – Я хочу пострадать за Учителя, и хотя бы этим искупить вину.

– Страдания за правду укрепляют ее, – сказал Филипп. – Слово правды должно звучать, даже если мир не хочет слышать его.

– Он услышит нас, брат, он услышит! – ответил Варфоломей.

Дети Иисуса

О детях Иисуса, его сыне и дочери, рассказывается в преданиях, не признанных официальной церковью. Тем не менее, они живут в веках, особенно во Франции (в римские времена называемой Галлией), куда, согласно этим преданиям, приехали после казни Иисуса его жена Мария Магдалина с детьми.

– Вина, вина, еще вина! – кричал высокий молодой человек трактирщику. – И не думай, что мы пьяны и не разберем, что ты нам подаешь. Мой отец завещал в конце трапезы подавать лучшее вино.

– Он превращал воду в вино, а этот бестия – вино в воду! – воскликнул его товарищ. – С каждым кувшином вино все жиже и жиже.

– Господам угодно шутить, – осклабился трактирщик. – Я подаю вам отборное выдержанное вино, ни у кого вы не найдете такое.

– Не осквернит в уста входящее, а осквернит из уст исходящее, – назидательно проговорил высокий молодой человек. – Твои слова так же лживы, как твое вино. Ты не спорь, а пошевеливайся, – видишь, нас жажда мучит!

– Иосиф, а твой отец правда был святым? – спросила девица с полуоткрытой грудью и распущенным волосами, одна из тех, что была в этой веселой компании.

– О нем много чего рассказывают, но я не могу этого ни подтвердить, ни опровергнуть, – высокий молодой человек пожал плечами. – Когда он погиб, мне и трех лет не было.

– Ну, уж Иосиф-то у нас точно не святой! – захохотал его товарищ. – Если он и исполняет заповеди, так лишь о вине и любви.

«Сидящий Христос» из Чивита Латина (Национальный музей Рима), выведенный в образе античного философа

– Может быть, это самое хорошее, что мой отец оставил нам, – улыбнулся Иосиф. – Моя мать вечно нудит: помни заповеди отца, помни заповеди отца! А как я могу помнить, если я ничего не помню? Иногда меня одолевают сомнения, а был ли он на самом деле? О нем ходят всякие небылицы: и по воде он ходил, и мертвых воскрешал. Где вы видели такое?

– Говорят, он был Богом, – возразила девица с распущенными волосами.

– Все толкуют про богов – и египтяне, и греки, и римляне, и наши евреи, которые для удобства заменили множество богов единым богом; мы практичный народ, – сказал Иосиф. – Но ты когда-нибудь встречала Бога?.. Вот и я не встречал, и он, и она тоже, – Иосиф показал на своих товарищей и подружек. – Бывают такие, кто утверждает, что видели, но это лишь видения; когда я напьюсь, я чего только не вижу. На земле нет богов, но их нет и на небе: умные греки изучили небо и нашли там светила, подобные Солнцу, и планеты, подобные Земле, но богов не нашли.

– Тсс, тихо! – перебил Иосифа его товарищ. – За такие слова в два счета предстанешь перед судом старейшин и вылетишь из общины.

– О, да, вера подкрепляется страхом, и есть люди, которые следят, чтобы он не ослабевал! – усмехнулся Иосиф.

– Хватит! – сказал его товарищ. – Тебя все время заносит куда-то… Для чего мы собрались: разве, чтобы вести беседы о божественном?

– Это верно, – согласился Иосиф. – Но что поделаешь, если я сын своего отца, и стоит мне появиться где-нибудь, со мной тут же начинают говорить о нем? Кто бы знал, как мне это надоело – я хочу быть самим собой… Ну их, давайте пить и веселиться! In vino veritas – вот единственная истина, которую я признаю. Садись ко мне поближе, милая, – он обнял девицу с распущенными волосами. – Твои поцелуи сладки, как мед, твои объятия горячи, как лучи июльского солнца… Вина, трактирщик!

* * *

– Ай, София! Неужели ты наденешь римское одеяние? – хлопнула себя