Читать книгу "Бегом на шпильках - Анна Макстед"

Обнимаю ее и плетусь со своей коробкой в спортзал. Вахтерша любезно соглашается присмотреть за моим барахлом, пока я занимаюсь. Удивительно, но я больше думаю о звонке Криса, чем о своем увольнении. Я ведь уверилась, что мы больше не увидимся, и уже готовилась принять мученичество. Но такая зигзагообразная неопределенность — это даже здорово. Мы с Крисом играем друг другом, и меня подобный расклад вполне устраивает. Я — часть его вечного выпендрежа. А он — мой побег из Алькатраца девочки-паиньки. Крис — олицетворение всего, что так ненавидит моя мама. Дикий, необузданный, безнравственный антипод Сола и брачных уз. Полная противоположность образу респектабельного, надежного мужа: всегда аккуратно подстриженного, в дорогом костюме с отливом и солидной должностью где-нибудь в Сити. Бабс его, конечно, недолюбливает, ну и ладно. Крис скорее сунет голову в петлю, чем остепенится. Своим гедонизмом он как бы поддразнивает ее. Словно покусывает за ляжку эту почтенную матрону с ее вечными нравоучениями.

Натягивая кроссовки, думаю, что раньше бы я ужасно расстроилась. Что?! Этот человек любит меня вовсе не за то, что я такая удивительная и замечательная?! Его любовь не настолько безумна, чтобы потратить часть денег из тех, что уходят на дурь, и преподнести мне кольцо со сверкающим бриллиантом?! Он не хочет схватить меня и прижать к груди, словно бесценную реликвию, вроде той, что касался сам Элвис?! Я просто очередная дурочка вроде Бейби Спайс?! Фу! Фу! Фу! Что со мной не так, что он не хочет удержать меня навсегда?! Да как он смеет?!

Нет, ничего такого я не чувствую. Нет никакой страсти. И любви тоже нет. По сути, меня просто используют. И мне это даже нравится. Крис неотразим потому, что ему на все плевать. Сола я презирала как раз за то, что была ему нужна. Буквально бесилась от этого. И чтобы доказать, что он все-таки мужчина, Солу пришлось дать мне отставку. Что до Бабс, то мне ее жаль. Мне кажется, она очень слабая. Нет, в рабочее время она, конечно, герой. Но в остальном Бабс полностью зависит от Саймона. Я же не завишу ни от кого. Я — современная женщина. Франни бы мной гордилась.

Саймон и Франни, мои главные соперники.

Терзаю бегущую дорожку, с ухмылкой вспоминая о том, как Франни впервые встретилась с Саймоном. Ей хватило одного взгляда на это откормленное самодовольство, чтобы сделать вывод: этот человек понятия не имеет, что такое настоящее страдание. Отсюда — ее подробный, в красках ответ на его чисто символический вопрос: «А кем вы работаете?».

— Конечно, Саймон, самое худшее при эпизиотомии[34]— это тупые ножницы. Ты делаешь местную анестезию, — всаживаешь иглу поглубже в мякоть, — а когда схватки достигают высшей точки, начинаешь резать. Они и без того испытывают такие адские боли, что больше ничего не чувствуют, — только слышат какой-то хруст внизу. Знаете, Саймон, это все равно, что резать корку бекона. Довольно толстую. В идеале разрез должен быть правильным, но все зависит от того, насколько острые у вас ножницы: порой приходится чавкнуть не раз и не два. Самое последнее дело, если пойдет разрыв, при разрыве третьей степени можно повредить прямую кишку…

Я упиваюсь воспоминанием о том, как высокое и стройное тело Саймона грохается об пол, а зажатая в руке бутылка прочерчивает в воздухе прощальную дугу пивных капелек. Как-то раз Франни решила попробовать ту же тактику на Тони, но вышел обратный рикошет. Он просто прервал ее сагу словами: «Брехня! Никакого болевого порога! Да я в жизни такого говна повидал, что тебе и не снилось!» Морщусь, вспоминая ярко-багровое лицо Франни, — но тут передо мной вдруг возникает знакомая фигура: упругая, загорелая талия с пупком, от которого может перехватить дыхание. Резким рывком возвращаю себя в настоящее.

— Ты несешься так, будто за тобой гонятся, — замечает Алекс.

Я останавливаюсь и отвечаю с улыбкой:

— Вот ты меня и застукала.

Она весело смеется. И хотя развеселить ее никогда не составляло большого труда, все же где-то даже приятно, что смеется она благодаря мне. Бабс — точно такая же: рядом с ней буквально сияешь от счастья. Не то что Крис или Тони, — эдакая парочка фараонов, чью скупую благосклонность можно заслужить лишь рабским трудом. Как-то я спросила своего брата, почему, знакомясь с людьми, он никогда не улыбается, и тот ответил: «А они еще пока ничего не сделали, чтобы угодить мне».

— Итак, что новенького?

— Вообще-то много чего. Меня… только что отпустили на все четыре стороны. — Глупо скалю зубы (еще бы мне не скалиться — говорю о себе, словно о каком-нибудь барсуке, которого выпустили на волю активисты из «Общества защиты животных»).

Алекс испуганно зажимает рот ладонью.

— Ты имеешь в виду «уволили»?

— Как раз сегодня. Велели собирать манатки и выметаться, — выпаливаю я.

Мне хорошо известно, что раскрытие столь интимных подробностей может вдребезги разбить непринужденность дружеской спортзальной болтовни, но ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, что рассказать кому-то о своем секрете — это как сделать вакцинацию: и вреда никакого, и вроде как гарантия, что не заболеешь от перенапряжения, держа все в себе.

— Ты шутишь! — говорит Алекс. — Что такого ты сделала? Если, конечно, ты не против, что я спрашиваю, — добавляет она поспешно.

Я рассказываю. У ф!

— И как ты себя чувствуешь? Ты в порядке?

В уме провожу беглый осмотр и прихожу к заключению, что мое душевное состояние без существенных повреждений.

— Все нормально. Правда.

Алекс недоверчиво качает головой.

— Мне не хочется делать поспешных выводов, — говорит она, — но по тебе не похоже, что все нормально. По-моему, тебе надо отдохнуть.

Моя улыбка такая вялая, что Алекс тут же добавляет:

— Я все-таки сделала поспешный вывод. Прости.

Сидя в такси, еще раз прокручиваю в голове наш диалог с Алекс. Меня очень беспокоит, что я, похоже, так и не смогла до конца разубедить ее. Она из разряда тех женщин, к которым меня непреодолимо тянет. «Баба с яйцами», как сказал бы Тони: наивысшая похвала, которой он способен удостоить девушку. Алекс очень напоминает мне Бабс: та же твердая оболочка, но мягкая сердцевина. Внимательная, но, в отличие от некоторых, не пушистая овечка, жалобно блеющая о благополучии всех и каждого в трогательной надежде, что хотя бы один из них вдруг повернется и воскликнет: «А кто же позаботится о тебе?»

Хмурю брови. Бабс так и не позвонила: узнать, как все прошло с Робби и с отцом. Мне необходимо увидеть ее, мне необходимо поговорить с ней по душам. Больше не с кем. Никто не сможет возместить потерю лучшей подруги.

Добравшись домой, звоню Тони.

— Он на совещании, — отвечает секретарша.

Звоню маме и сообщаю, что я — безработная.

— Боже мой! Что же ты теперь будешь делать? — спрашивает она. Голос ее дрожит.