Читать книгу "Слишком много и всегда недостаточно - Мэри Л. Трамп"

«Посмотри-ка на это», – сказал он тогда, доставая картинку из пластикового файла. Ярко накрашенная женщина, вряд ли старше (а то и моложе) восемнадцати лет, невинно улыбалась в объектив камеры, держа руками свои обнаженные груди. Из-за плеча моего деда заглядывал Дональд. Я не знала, что сказать, и посмотрела на него в надежде, что он подскажет, как мне на это реагировать, но он просто пялился на фотографию.

«Что ты об этом думаешь?» – дед довольно фыркнул. Я никогда не слышала, как он смеется. Не думаю, чтобы он когда-либо это делал. Обычно он выражал удовольствие, произнося «Ха», а затем ехидно улыбаясь.

Сейчас вместо фотографии мой дед достал стодолларовую купюру и спросил: «Могу я купить ваши волосы?»

В детстве он спрашивал это у меня при каждой нашей встрече. Я улыбнулась: «Извини, дедушка. Они мне самой очень нужны».

Вошла Элизабет с небольшой коробочкой в руке. Она взяла моего деда под руку и прижалась к нему. Он безучастно посмотрел прямо перед собой, освободил свою руку и вышел из комнаты.

Вскоре после этого пришел Дональд со своими детьми и приемным сыном Роба. За исключением Эрика, все они были подростками – высокие и упитанные мальчики в костюмах. Дональд уселся в кресло перед телевизором, и к нему на колени забралась Иванка. Парни принялись бороться. Дональд наблюдал за сражением из своего кресла, целуя Иванку или пощипывая ее за щеку. Время от времени он вытягивал ногу и пинал кого-то из детей, кто оказывался придавленным к полу. Когда они были помладше, Дональд боролся с ними – битва состояла в основном в том, что он их хватал, швырял на пол и прижимал коленом до тех пор, пока они не начинали молить, чтобы их отпустили. Как только они достаточно подросли, чтобы по-настоящему давать сдачи, он от участия отказался.

Когда Лиз и я оказались на максимально безопасном расстоянии, она протянула мне коробочку и сказала: «Это тебе».

Подарками мы обменивались только на Рождество, но я взяла коробочку и из любопытства открыла. В ней лежали старомодные стальные часики Timex с маленьким простым циферблатом и браслетом оливкового цвета.

«Это тебе подарили на Рождество, – сказала она. – Тебе тогда было всего десять лет, и я подумала, что для тебя они слишком хороши. Так что я взяла их себе». Она вышла из комнаты, чтобы отправиться на поиски своего отца.

Позже Дональд и Роб уединились в комнате для завтраков, тесно прижавшись друг к другу плечами и склонив головы. Мой дед стоял неподалеку, вытянувшись вперед, практически стоя на носках, и старался услышать, о чем они говорят.

Фред сказал: «Дональд, Дональд». Когда тот не ответил, мой дед потянул его за рукав.

«Что, пап?» – не оборачиваясь, спросил он.

«Посмотри», – попросил Фред. Он держал вырванную из журнала страницу с рекламой лимузина, похожего на тот, который у него уже был.

«Ну и что?»

«Можно мне такой?»

Дональд взял листок, передал его Робу, тот свернул его пополам и бросил на стол.

«Конечно, пап», – ответил Роб. Дональд вышел из комнаты. Как бы близки они ни были когда-то, теперь оставшиеся сыновья Фреда совершенно перестали притворяться, что их заботит то, о чем думает или чего хочет их отец. Дональд, побыв марионеткой в руках своего отца, сейчас обращался с ним презрительно, как будто в своем психическом заболевании отец был виноват сам. В свое время Фред точно так же относился к своему старшему сыну и его алкоголизму, так что в поведении Дональда не было ничего удивительного. Однако было очень тяжело наблюдать его открытое пренебрежение. Насколько я в то время знала, Дональд был не только любимцем моего деда, но и, казалось, единственным из его детей, кого он по-настоящему любил. Я понимала, что дед может быть жестоким, но считала, что большая часть этой жестокости припасена для моего отца, который (как я, к стыду своему, думала), наверное, этого заслуживает. Я не представляла, насколько одинокой и пугающей была жизнь в Доме во время болезни бабушки много лет назад. Я не знала, что в год бабушкиного отсутствия мой дед ни о ком из своих детей не заботился, как и понятия не имела о том, что от отсутствия должного внимания и заботы Дональд пострадал больше других. А вместо того, чтобы помогать и учить моего отца, когда тот выбрался в мир с искренним намерением добиться успеха, Фред создавал все условия для Дональда, ожидая, пока он достигнет достаточного возраста, чтобы быть ему полезным.

В 1994 году я переехала из своей нью-йоркской квартиры в городок Гарден-Сити на Лонг-Айленде, всего в пятнадцати минутах езды от Дома. Я отвозила бабушку навещать ее правнуков, дочь и сына своего брата, на ее красном Rolls-Royce, несколькими годами ранее подаренном дедушкой на ее день рождения. За большим рулем из орехового дерева мне казалось, что я сижу так высоко, что практически могу заглянуть за горизонт. Иногда во время сорокапятиминутной поездки мы с бабушкой непринужденно болтали, но чаще всего она была угрюма и молчалива. В такие дни дорога казалась бесконечной. Иногда от бабушки сильно пахло ванилью, даже тогда, когда она ничего не пекла. А бывало, я краем глаза видела, как она исподтишка запускает руку в сумочку и кладет что-то в рот.

Обычно мы сидели в библиотеке и разговаривали. Я часто присутствовала во время ежедневных звонков Мэриэнн, желающей узнать, как дела. Ответив, бабушка закрывала микрофон и говорила мне: «Это Мэриэнн, – затем обращалась к дочери: – Догадайся-ка, кто тут со мной? Мэри». Она делала паузу, полагаю, для того, чтобы дать Мэриэнн возможность сказать что-то типа «Передай ей от меня привет», но та никогда этого не делала.

Иногда мы ходили обедать в местный ресторан. Одним из любимых мест бабушки был Sly Fox Inn, скромный паб через дорогу от парковки магазина, где ее ограбили. Мы не часто говорили о папе, но однажды она пребывала в особенно ностальгическом настроении. Она вспомнила, в какие передряги они постоянно попадали с Билли Дрейком и как легко он мог ее рассмешить. Когда официант подошел, чтобы забрать тарелки, она стихла. Он спросил, принести ли нам счет, но бабушка не ответила, так что я кивнула.

«Мэри, он был так болен».

«Знаю, бабуль», – ответила я, подумав, что она имеет в виду его пьянство.

«Я не знала, что делать».

Мне показалось, что она собирается заплакать, и сказала, понимая, что это бессмысленно: «Все в порядке, бабуль».

«В те последние несколько недель, – она тяжело вздохнула, – он не мог встать с кровати».

«А в тот день, когда я заходила…» – начала было спрашивать я.

Официант принес счет.

«Разве он не пошел к врачу? – спросила я. – Ну то есть если он был так болен».

«Он очень расстроился, когда узнал, что ты приходила его проведать».

Я ждала, что она скажет что-то еще, но бабушка открыла сумочку. Она всегда расплачивалась сама. Домой мы ехали в молчании.

В 1987 году одиннадцатый класс я провела в Германии. Туда меня совсем не тянуло, но я подумала, что это будет приятно деду, поскольку это родина его родителей. (Приятно ему было.) Я планировала вернуться домой на Рождество и позвонила дедушке, чтобы спросить, можно ли мне остановиться у них.