Читать книгу "Стингрей в Стране Чудес - Джоанна Стингрей"

Я отвечала легко. Как и Борис, я знала свою правду – она была чиста, и хотела я только добра.

– Встречались ли вы в Штатах с другими иммигрантами из России? – встрял в разговор второй «профессор». – Кто-нибудь пытался вступить с вами в контакт? Еще кто-нибудь в Штатах расспрашивал вас о ваших поездках в Россию?

Я отрицательно покачала головой, благоразумно «забыв» упомянуть короткую «гамбургерную» встречу с ФБР. «Было совершенно очевидно, – подумала я, – глядя, как тот, кто задавал вопросы, подался вперед ближе ко мне над своей тарелкой и заодно окунул конец галстука в блюдце с соусом, – что всем этим людям никак не понять, почему вдруг я бесконечно приезжаю в Советский Союз, если я не шпионка».

– Музыка не имеет границ, – произнесла я со всей серьезностью и повторила свою уже привычную мантру: «Я просто пытаюсь добиться большего взаимопонимания между американцами и русскими».

Так мы и ходили по кругу. Они забрасывали меня вопросами, пытаясь найти слабое место и в то же время поддерживать миф об академических ученых. Им, казалось, было совершенно безразлично, насколько очевидными для меня были их истинная сущность и то, что на самом деле их волнует. Все это напоминало игру в кошки-мышки, в которой я была мышкой, наблюдающей за двумя кружащими вокруг нее котами. Я просто спокойно ждала, пока им это надоест.

Я понимала, что график моих приездов-отъездов выглядит подозрительно, и со всей ясностью начала осознавать, насколько осторожной мне следует быть во всем, что я делаю. Альбом был, безусловно, главным делом, но время от времени меня охватывали мысли и о себе самой, сомнения в правильности своих действий. Выпуск альбома может поставить под угрозу мои отношения с Юрием, с Борисом, со всеми остальными, если на нас обрушится мстительный железный кулак: ведь я предупредила всех, что всю вину возьму на себя. Я не боялась КГБ, но их появление означало, что я под колпаком и что лед, по которому я с такой легкостью бегаю, не так уж прочен, как я надеялась. Расставшись с кагэбэшниками, я отправилась к «Кино» и, глядя сквозь приоткрытую дверь самодельной студии, как ребята записываются, я поняла, что терять это все я не могу и не хочу.

«Every day, Joanna!» – радостно пели специально для меня слова из уже известной мне песни Юрий и Виктор, глядя прямо на меня из студии в каждый перерыв в записи. Они были на подъеме, альбом, как ковер-самолет, нес их вперед и вверх, но глядя на их по-детски счастливые лица, я чувствовала, как на глаза у меня наворачиваются слезы. В моей любви к ним было какое-то неодолимое противоречие: с одной стороны, ради этой любви я хотела самым радикальным образом изменить их мир, с другой – ради этой же любви я хотела, чтобы ничего в нашей жизни не менялось. Я вспомнила Сашу Башлачева, его мудрые, хоть и мрачные слова о том, что серьезная цель обрекает человека на жизнь ради этой цели и что в такой жизни друзья, семья, удовольствие – все отходит на второй план.

Я знала, что не смогу, да и не должна быть в СССР в момент выхода альбома. Я планировала вместе с Джуди приехать домой буквально накануне релиза. Big Time Records я строго-настрого наказала не выпускать в прессу никакую информацию, пока я благополучно не уеду из России. Я понимала, что у них руки чесались как можно скорее начать трезвонить во все колокола, но я старалась соблюдать максимальную осторожность и буквально дула на воду. Я прочитала проект их пресс-релиза, в котором было написано, что я «контрабандой» вывезла пленки из СССР и заставила их поменять текст, опасаясь, что такая формулировка не придется по вкусу ни в Москве, ни в Вашингтоне. Я так перетрусила во время последнего въезда с кучей всевозможного барахла и с таким облегчением восприняла его удачное завершение, что все мое бесстрашие, казалось, осталось где-то там на советско-финской границе.

Тем временем по другую сторону железного занавеса стали постепенно расползаться слухи о предстоящем релизе, и вместе с моим калифорнийским другом Марком Салехом мы придумали пару специальных кодовых предложений на случай, если новость об альбоме попадет в западную прессу, пока я буду еще в Ленинграде. Мы договорились, что если он позвонит и произнесет кодовую фразу, то мне нужно немедленно уезжать. И вот за день или два до моего предполагаемого отъезда в квартире Юрия звонит телефон.

– Алло?

– Птичка нагадила.

Никакого Интернета в то время еще не было, и вся информация о моем положении в мире была сведена к этим двум словам.

Сердце у меня ушло в пятки. Я понятия не имела, что именно просочилось в прессу, но понимала, что любые разговоры об альбоме ставили мое пребывание в СССР под угрозу. Я стала мучить себя страхами, что никогда больше не смогу сюда приехать; меня раскачивало от ощущения гордости за альбом до жалости к самой себе – жертве культурной войны. В аэропорту я была убеждена, что меня вот-вот арестуют, и через таможню я проходила в состоянии близком к истерике. По иронии судьбы, тот выезд для меня стал чуть ли не самым легким. Позднее я узнала, что между Москвой и Ленинградом координация были настолько плохой, что даже если в Москве о чем-то знали и внесли меня в «черный список», до Ленинграда эта новость могла еще просто не дойти. Я выехала и была на свободе, но радости мне это не доставляло. Я чувствовала себя как инспектор манежа в цирке, которого вот-вот съедят львы.

Оказалось, что западногерманский еженедельник Speigel опубликовал у себя то ли на первой, то ли на второй странице небольшую фотографию обложки альбома. Подпись под фотографией гласила: «Молодая американка контрабандно вывезла русский рок-андеграунд». Вскоре то же самое появилось и на страницах американского Newsweek. Я стала мелькать по всему Западу, но единственное место, в котором я хотела быть, была Россия. Я стала давать одно за другим интервью музыкальным журналам, американским телеканалам, общенациональным и местным газетам. Во всех этих интервью я не скрывала разочарования тем, что рядом со мной нет музыкантов. Мне нужен был Юрий, любовно кладущий руку мне на плечи; нужен был Борис с его спокойной мудрой улыбкой; нужен был Виктор с его лукавым хитрым взглядом: «Ну, ты могла себе такое представить?». Мне задавали бесконечные вопросы о музыке, которая была от меня в пяти тысячах миль. Я знала, что я самая везучая девчонка на свете, которой посчастливилось приобщиться к магии мира, но я также чувствовала себя бесконечно далеко от людей, воздать должное которым не могли никакие мои слова. Я понимала, что мой шок от успеха альбома был лишь малой толикой того, что должны были чувствовать музыканты, и я отдала бы все, чтобы стать свидетелем и участником того, как они отмечают свой успех.

– Неужели ты не счастлива? – спросила меня как-то Джуди. – Честно говоря, я сильно сомневалась, Джоанна, что у тебя это получится.

Конечно же, я была на седьмом небе от счастья, все еще сама не веря, что нам удалось провернуть такую махину. Мы все вложили кучу сил и энергии в этот проект, и реакция людей лишь подтверждала, что я на самом деле угодила в невероятную Страну Чудес и что она не плод моего воображения. Однако одно дело бесконечно говорить и рассказывать о Стране Чудес, и совсем другое – быть там. Я скучала по краскам и по людям, я хотела сидеть рядом с Сергеем, поедающим сардины из консервной банки, или с Густавом, колотящим в одних трусах по своим барабанам. Бесконечные интервью и бесконечные разговоры о России лишь усиливали чувство оторванности.