Читать книгу "Пятое время года - Н. К. Джемисин"

Отлично. Есть о чем подумать потом.

– Что ты сделал?

Он поджимает губы.

Вот прямо сейчас он решает дуться. Но, возможно, сейчас и правда не время для разговоров, с учетом того, что его рука торчит из глотки остекленевшей твари. Зубы пронзили его кожу, бьет кровь и стекает по уже неживым челюстям твари.

– Твоя рука. Сейчас… – Ты озираешься. – Сейчас найду что-нибудь, чтобы освободить тебя.

Хоа запоздало вспоминает о своей руке. Он снова смотрит на тебя, ему явно не нравится, что ты это видишь, но затем покорно вздыхает. Затем он сгибает руку, прежде чем ты успеваешь сказать ему, чтобы не делал ничего, что может покалечить его еще сильнее.

Голова киркхуши рассыпается. Большие куски камня с грохотом падают на пол, рассыпается блестящая пыль. Рука мальчика начинает сильнее кровоточить, но она свободна. Он чуть сгибает пальцы. Они в порядке. Он опускает руку.

Ты бросаешься к нему, поскольку его рана – это то, что ты понимаешь и с чем можешь что-то сделать. Но он быстро отдергивает руку, прикрывая укус другой рукой.

– Хоа, разреши…

– Все в порядке, – спокойно говорит он. – Но нам надо идти.

Другие киркхуши все еще близко, хотя они жрут какого-то бедолагу в траве. Но это не задержит их надолго. Хуже того, только вопрос времени, когда другие несчастные люди решат вернуться к путевому дому, надеясь, что все плохое позади.

Кое-что плохое до сих пор здесь, думаешь ты, глядя на отдельно лежащую нижнюю челюсть киркхуши. Ты видишь грубые желваки на задней части ее языка, теперь блестящие, как кристаллы. Затем ты оборачиваешься к Хоа, который держится за руку с несчастным видом.

Именно этот несчастный вид загоняет, наконец, страх вглубь тебя, заменяя его чем-то более знакомым. Сделал ли он это потому, что не знал, сможешь ли ты защитить себя? По какой-то другой, непонятной причине? В конце концов, это не важно. Ты понятия не имеешь, как вести себя с чудовищем, способным превратить живое в статую, но ты знаешь, что делать с несчастным ребенком.

И у тебя большой опыт с детьми, которые вообще-то чудовища втайне от всех.

Потому ты протягиваешь руку. Хоа удивлен. Он смотрит на нее, потом на тебя, и во взгляде его в этот момент что-то настолько человеческое и благодарное, что, к удивлению, заставляет себя почувствовать себя чуть более человеком.

Он принимает твою руку. Его хватка не ослабела от раны, так что ты ведешь его за собой, и вы снова идете на юг. Неприкаянная безмолвно следует за вами, или ей просто нужно в ту же сторону, или она просто думает, что вместе вы сильнее. Никто из вас ничего не говорит, поскольку говорить нечего.

У тебя за спиной, в полях, киркхуши продолжают жрать.

* * *

Бойся шаткого камня. Бойся крепких чужаков. Бойся внезапной тишины.

Табличка первая: «О выживании», стих третий.

11

Дамайя в эпицентре всего

В Эпицентре у жизни есть распорядок.

Подъем на рассвете. Поскольку на ферме Дамайя всегда так и вставала, то это для нее просто. Для прочей гальки – а теперь она галька, бесполезный кусок камня, который следует обтесать или, по крайней мере, использовать для галтовки других, лучших камней, – подъем настает, когда кто-нибудь из инструкторов заходит в спальню и звонит в отвратительно громкий колокольчик, что заставляет морщиться даже тех, кто уже проснулся. Стонут все, включая Дамайю. Ей это нравится. От этого она чувствует себя как часть чего-то.

Они встают, застилают свои постели, по-военному заправляя одеяла. Затем они бредут в душевую, белую от электрического света и сверкающей плитки, благоухающую травяными чистящими растворами, поскольку Эпицентр нанимает Опор и неприкаянных из трущоб Юменеса для уборки. Поэтому и по другим причинам душевые замечательны. Никогда ей не доводилось каждый день мыться горячей водой, как здесь, где тонны ее просто падают из дырочек в потолке, как самый лучший в мире дождь. Она старается не показывать этого, поскольку некоторые другие гальки – экваториалы – будут над ней смеяться, над деревенщиной, потрясенной новизной доступной, удобной чистоты. Но да, она такая и есть.

После этого гальки чистят зубы и возвращаются в спальню одеваться и причесываться. Их униформа состоит из жестких серых брюк и белых рубашек с черным кантом, как у мальчиков, так и у девочек. Дети, у кого волосы длинные, или кудрявые, или слишком тонкие, должны зачесать и убрать их назад. Те дети, у кого волосы пепельные, курчавые или короткие, должны как следует их уложить. Затем гальки выстраиваются перед своими кроватями, ожидая, когда придет инструктор и пройдет по рядам. Они проверяют, действительно ли все гальки умылись. Они проверяют постели – не описался ли кто или неаккуратно заправил углы. Тех галек, кто не умыт, снова отправляют в душ, на сей раз холодный, и инструктор стоит и смотрит, чтобы все было сделано как следует. (Дамайя старается никогда так не попадаться, поскольку это вовсе не забавно.) Гальки, которые не оделись и не причесались или не застелили постель как подобает, отправляются в Дисциплинарный отдел, где получают наказание в соответствии с проступком. Непричесанные волосы остригают коротко, а при повторном проступке бреют наголо. Нечищеные зубы наказываются полосканием рта мылом. За непорядок одежды наказывают пятью ударами розгой по попе, за неаккуратно заправленную постель – десятью. От ударов кожа не лопается – инструкторы обучены так бить, – но остаются рубцы, которые жесткая ткань униформ должна натирать.

Вы представляете нас всех, говорят инструкторы, словно хоть одна галька осмелится протестовать. Когда вы грязны – все орогены грязны. Когда вы ленивы – все мы ленивы. Мы делаем вам больно, поскольку вы делаете больно всем нам.

Только раз Дамайя осмелилась оспаривать несправедливость этого утверждения. Все дети в Эпицентре разные – по возрасту, цвету кожи, росту. Некоторые говорят на санземэте с разными акцентами, будучи родом из разных частей света. У одной девочки острые зубы, поскольку у ее расы обычай подпиливать их. У одного мальчика нет пениса, хотя он засовывает носок себе в трусы после каждого мытья. Еще одна девочка редко регулярно питалась и поглощает все с волчьим аппетитом, будто по-прежнему голодает. (Инструкторы постоянно находят в ее постели припрятанную еду и заставляют съедать, все съедать, перед всеми, даже если ее начинает тошнить.) Невозможно ожидать одинаковости при таких различиях, и Дамайе кажется бессмысленным судить остальных по поведению детей, у которых общего лишь проклятие орогении.

Но теперь Дамайя знает, что мир несправедлив. Они орогены, Мисалемы этого мира, проклятые и ужасные от рождения. Потому необходимо сделать их безопасными. Как бы то ни было, если она будет делать то, что от нее ждут, не случится ничего неожиданного. Постель ее заправлена безупречно, зубы всегда чистые и белые. Когда она начинает забывать важное, смотрит на свою правую руку, которая то и дело ноет в холодные дни, хотя кости срослись за несколько недель. Она вспоминает боль и ее урок.