Читать книгу "Воспоминания торговцев картинами - Амбруаз Воллар"

Однажды Ренуар увидел у меня несколько рисунков Ван Гога углем, изображающих земледельцев за работой.

– В силу своего вкуса, – сказал Ренуар, – я спокойно отношусь к живописи Ван Гога, мне не по душе некоторая ее экзотичность; но его рисунки крестьян – это совсем другое дело. Разве может сравниться с ними плаксивый крестьянин кисти Милле?

* * *

В небольшой магазинчик моего коллеги, расположенный по соседству, как-то вошел весьма элегантный мужчина, а потом покинул его, унося с собой несколько картин. Я подумал: «Несколько картин! За один раз и так быстро! Ну и подфартило моему соседу! Какие, однако, прекрасные работы Коро выставлены у него в витрине!» И я не без грусти заключил: «Жаль, что я не могу иметь несколько произведений 1830 года для привлечения богатых клиентов!»

Однако после полудня этот же самый джентльмен вернулся в соседнюю лавочку. И вскоре я узнал, что тот, кого я принимал за коллекционера, был не кем иным, как моим коллегой господином Брамом, который, занимаясь торговлей картинами, сохранял аристократическую выправку; должно быть, это была семейная традиция, ибо такие же безукоризненные манеры отличали и его сына, ставшего торговцем после смерти своего отца.

На память приходит выставленная в витрине магазина Дюран-Рюэля картина Ренуара (купальщица, поддерживающая рукой свою грудь). Какая чудесная вещь! У этой работы интересная история, о которой мне поведал сам Ренуар. Однажды, находясь в Сель-Сен-Клу, он вошел в кафе, и с ним заговорил хозяин:

– Я вас узнаю; более десяти лет назад вы снимали комнату в доме…

Ренуар подумал, что, наверное, что-то задолжал хозяину.

– …а после вашего отъезда я обнаружил там сверток холстов. Я убрал его на чердак. Сделайте одолжение, заберите работы, раз уж вы приехали.

В свертке лежали: «Купальщица», спящая женщина с кошкой на коленях и другие столь же замечательные произведения; всего пятнадцать холстов.

Рядом с Дюран-Рюэлем находилась небольшая, очень посещаемая лавочка: она принадлежала Бенье и благодаря «садоводческой продукции» госпожи Мадлен Лемэр напоминала прилавок цветочницы. Там можно было найти товар, удовлетворяющий людей с самым разным достатком, начиная от натюрморта с букетиком фиалок или тремя розами в вазе и кончая большими декоративными панно. Один завсегдатай магазина, большой почитатель таланта госпожи Лемэр, претворил в жизнь идею, которой очень гордился: розы, лилии и гвоздики, нарисованные его любимой художницей, он опрыскивал духами, вызывающими ассоциации с теми или иными цветами.

Клови Саго, прозванный «братом Саго» (его окрестили так, чтобы не путать со старшим братом, известным торговцем гравюрами), на другом конце улицы Лаффит, возле церкви Нотр-Дам-де-Лоретт, открыл небольшой магазинчик, где в числе прочих продавались картины Брака, в то время почти никому не известные. Там можно было увидеть и произведения Пикассо (его «голубого» и «розового» периодов). Именно там Стайны и обнаружили те прекрасные полотна этого художника, которыми они владеют. Подумать только! Всего за несколько лет до войны, в 1908 году, небольшое общество «Шкура медведя», вдохновителем которого был господин Андре Левель, купило у Пикассо замечательную картину «Семья акробатов» всего за тысячу франков – сумму, в то время отпугивавшую коллекционеров. В 1914 году, когда «Шкура медведя» решила избавиться от своих приобретений, картина была продана за одиннадцать с половиной тысяч франков, а на аукционе в Америке в 1931 году ее цена превысила миллион.

Возле Больших бульваров я, как сейчас, вижу магазин Жерара, специализирующегося на работах Будена, Эннера, Зиема.

Однажды, когда я сопровождал Ренуара во время его прогулки, он сказал:

– Надо не забыть остановиться у Жерара. Там есть акварель Йонгкинда… Какое чудесное небо, а ведь это совершенно белая бумага!

Выше по улице Лаффит находился магазин Дио, где перебывало множество творений Коро, Домье, Йонгкинда. В глубине лавки располагалась тесная столовая, а на антресоли три крохотные комнаты, где ютился он с женой и дочерью. Иногда под вечер в магазин заходил клиент. «Мы сейчас ужинаем, – говорил хозяин, – но, если моя жена не собирается в театр, я скоро вернусь». И господин Дио всегда ждал, когда постучат в его витрину.

Его магазин был набит картинами, которые хранились даже во дворе, где под каким-то навесом можно было увидеть эскизы Домье, отвергнутые в те времена, когда в основном ценились «законченные» работы. Однако известно, какую коммерческую и художественную ценность приобрели сегодня самые второстепенные из его набросков. Там я увидел этюды для «Дон Кихота», в частности тот, который восхищал Ренуара (простая лессировка умброй), а также замечательный этюд к «Иисусу и Варавве», который в один прекрасный день мне захотелось приобрести. Я рассказал о своем намерении знакомому художнику, но он принялся меня отговаривать:

– Видите ли, Воллар… Если бы Домье был жив, он сжег бы этот неудачный этюд.

И я был так наивен, что послушался его.

Перед самой лавкой Дио располагался магазин Тампелера, человека, в котором нашел поддержку Фантен-Латур, долго пребывавший в безвестности. За это художник испытывал к нему большую благодарность и остался ему верен даже тогда, когда позже в дверь его мастерской уже стучали многочисленные торговцы.

С Фантен-Латуром я познакомился, опубликовав свои альбомы художников-граверов. Время от времени я заходил к нему. Иногда я встречал там одного из хранителей Лувра, господина Мижона. Художник любил беседовать с ним о музыке. Как сейчас, вижу Фантена в круглой шапочке, сидящего перед мольбертом на низком стуле. Рядом с ним находилась госпожа Фантен – она и сама была уважаемой художницей, которая отдыхала от живописи, занимаясь вышиванием. Как-то раз, когда я был у них в гостях, Фантен воскликнул: «Ах, боже мой! Я так и знал, что это выскочит у меня из головы». И, отложив палитру, он поспешно вышел. Госпожа Фантен объяснила мне тогда: «Покупку сыра мой муж взял на себя».

Добившись успеха, Фантен не расстался со своей маленькой мастерской на улице Висконти – мастерской, в которой прошли его самые трудные годы; она осталась дорогой его сердцу. Покидая свой квартал, чтобы прогуляться на правом берегу, художник, однако, не выходил за пределы Больших бульваров из-за обилия экипажей и пересекал улицу, только когда отправлялся с визитом к своему торговцу и другу Тампелеру, обосновавшемуся по другую сторону бульвара.

Дега находил, что Фантену не идет на пользу такой замкнутый образ жизни.

– То, что делает Фантен, очень хорошо, но как жаль, что его работы всегда отдают левым берегом!

Живи они на левом берегу или на правом, Фантен, Дега, Ренуар придерживались одного распорядка: мастерская утром, мастерская после полудня. Никогда не забуду, как известный художественный критик Арсен Александр спросил у художника, рисовавшего танцовщиц:

– Можно ли зайти к вам в мастерскую?

– Да, – сказал Дега, взявшись за пуговицу его куртки, – но к концу дня, когда стемнеет.