Читать книгу "А тебе слабо? - Кэти Макгэрри"

Я иду к заднему ходу. Это самый короткий путь к маминой квартире. Ночью этот район кажется тёмным и зловещим. Но днём облезлый многоквартирный дом выглядит просто уныло и жалко. Недавно управляющая компания выкрасила стены из оранжевого кирпича семидесятых годов белой краской, чтобы замазать граффити. Напрасный труд. На следующую же ночь дети младшего школьного возраста разукрасили белые стены самыми страшными из известных им ругательствами.

Большая часть стёкол давно выбита, поэтому жители заделывают свои окна листами картона, приклеивая их скотчем. Есть ещё окна с рычащими кондиционерами, из которых вода капает, как из крана. У нас с мамой никогда не было такой роскоши. Мы никогда не были настолько богаты или удачливы.

Ублюдок Трент живёт в доме через парковку от нашего. Сейчас на его парковочном месте красуется только чёрная масляная лужа, натёкшая из-под его раздолбанного автомобиля. Отлично. Я шумно выдыхаю, и дрожь внутри стихает. Отлично.

После ухода отца мама перебралась в Луисвилл, и мы официально превратились в бродяг, меняя жильё каждые шесть-восемь месяцев. Некоторые квартиры были настолько плохи, что мы съезжали из них сами. Из других нас выгоняли, когда мама переставала платить аренду. Трейлер в Гровтоне и подвал тёти Ширли были единственными постоянными домами в моей жизни. А квартирка неподалёку от дома тёти Ширли оказалась единственной, в которой мама задержалась так надолго, и мне горько думать, что это всё из-за Трента.

Я негромко стучу.

Дверь грохочет: это мама отодвигает бесчисленные засовы и щеколды, но, следуя моим наставлениям, оставляет цепочку, чтобы дверь открылась не шире, чем на дюйм. Мама щурится, словно никогда не видела солнечного света. Она выглядит бледнее, чем обычно, светлые волосы на её макушке стоят дыбом, как будто она неделю не причёсывалась.

– Чего надо? – рявкает она.

– Мам, это я.

Она трёт глаза.

– Элизабет?

– Впусти меня.

И позволь вытащить тебя отсюда.

Мама снова закрывается, звенит цепочкой, и наконец дверь распахивается настежь. В следующее мгновение она обнимает меня. Её ногти больно впиваются в мою голову.

– Детка! Ах, Боже ж ты мой, детка моя! Я думала, что больше никогда тебя не увижу.

Она дрожит всем телом, всхлипывает и шмыгает носом. Я кладу голову на её плечо. От неё пахнет странной смесью уксуса, травки и алкоголя. Из этого лишний только уксус. Часть меня счастлива, что она жива. Другая часть вне себя от бешенства. Почему она опять под кайфом?

– Чем ты закинулась?

Мама отстраняется и быстрыми суетливыми движениями проводит рукой по моим волосам.

– Ничем.

Но я уже вижу её покрасневшие глаза и расширенные зрачки, поэтому качаю головой.

– Ах, да ладно, всего лишь немного покурила, – она улыбается сквозь слёзы, бегущие по её лицу. – Хочешь чуть-чуть? Идём, у нас новые соседи, они рады поделиться! Идём же!

Я быстро хватаю маму за руку и толкаю в глубь квартиры.

– Собирайся, быстро.

– Элизабет! Не смей!

– Какого чёрта?

В квартире царит страшный разгром. Но не обычный, привычный разгром. Это нечто большее, чем груды немытой посуды, покрытый грязью пол и упаковки от уличной еды на всех поверхностях. Диванные подушки валяются на вытертом ковре, обе почему-то распоротые. Кофейный столик теперь годится только на растопку. Внутренности маленького маминого телевизора горкой валяются возле крохотной кухоньки.

– К нам вломились.

Мама закрывает дверь в комнату, задвигает засов.

– Врёшь! – я смотрю ей в лицо. – В дома вламываются к тем, у кого можно что-то украсть, а что у тебя красть? И чем, чёрт возьми, здесь воняет?

Однажды в детстве мы со Скоттом красили пасхальные яйца, и после этого в нашем трейлере неделю пахло уксусом.

– Я прибиралась, – отвечает мама. – Мыла ванную. Меня тошнило утром.

У меня подкашиваются ноги. Рвота может быть признаком передоза. Это один из моих самых страшных кошмаров, связанных с мамой.

– Что ты принимала?

Она качает головой, издаёт нервный смешок.

– Да говорю же тебе, покурила чуток. Слегка залакировала пивком. Меня даже не зацепило как следует!

Чёрт, чёрт.

– Ты не беременна?

Меня трясёт оттого, что она задумывается над ответом.

– Нет. Не-ет. Я же принимаю таблетки. Ты умница, что смогла договориться, чтобы мне присылали эти лекарства по почте.

Я с силой нажимаю ладонями на глаза, пытаясь собраться с мыслями. Всё это неважно. Сейчас неважно.

– Собирай вещи. Мы уезжаем.

– Почему? Мне не присылали уведомление о выселении.

– Мы же бродяги, помнишь? – с напускной весёлостью говорю я. – Мы никогда подолгу не задерживаемся на одном месте.

– Ах, нет, Элизабет! Это у тебя цыганская душа, а не у меня.

Это заявление застаёт меня врасплох, и я жду пояснений. Вместо этого мама начинает раскачиваться из стороны в сторону. Ладно, это тоже неважно. Она под кайфом, но у меня нет на это времени. Я перешагиваю через обломки кофейного столика.

– Исайя предложил мне уехать к океану, ты едешь с нами. Мы заляжем на дно до лета, пока мне не исполнится восемнадцать, а потом будем свободны как ветер.

– А как же Трент?

– Он тебя бьёт. Тебе не нужен этот вонючий ублюдок!

Я замечаю сваленные в углу пластиковые пакеты. Отлично, это подойдёт. У мамы не так много вещей, которые стоит брать с собой.

– Элизабет! – мама пинает ногой обломки кофейного столика и бросается ко мне. Она с силой хватает меня за руку. – Стой!

– Что? Мама, мы должны побыстрее уйти. Ты же знаешь, если Трент вернётся и застанет меня здесь…

Она прерывает меня, снова судорожно гладит по волосам.

– Он тебя убьёт! – её глаза наливаются слезами, она опять шмыгает носом. – Он тебя убьёт, – повторяет она. – Я не могу уехать.

Из меня как будто выходит воздух, всё тело оседает. Это похоже на молниеносное прояснение после кайфа.

– Ты должна!

– Нет, детка. Я сейчас не могу. Дай мне пару неделек, хорошо? У меня есть кое-какие дела, которые нужно решить, а потом мы с тобой уедем, обещаю. Честное слово!

Дела? Какие у неё могут быть дела?

– Мы уезжаем. Немедленно.

Её пальцы зарываются в мои волосы, сжимаются, больно тянут. Она наклоняется и прижимается лбом к моему лбу. Обдаёт меня пивным перегаром.

– Обещаю, детка. Обещаю, что уеду с тобой. А теперь послушай меня. Мне нужно обрубить кое-какие хвосты. Доделать дела… Дай мне пару недель, а потом мы уедем.