Читать книгу "Живые и мертвые - Неле Нойхаус"

– Мы это уже обсуждали. – Боденштайн энергично покачал головой. – Безответственно убеждать людей в том, что город безопасен, когда это не так.

– Пока стоит ветреная погода, не будет никаких убийств, – заметила Ким. – Преступник избегает прямого контакта со своими жертвами, предпочитая стрелять с расстояния. Но это возможно только при идеальных условиях.

У Пии возникло чувство бессилия, которое она испытывала очень редко. Они искали фантом, хладнокровного убийцу, который никогда не полагался на случай, не совершал никаких ошибок и всегда опережал их на шаг. Кирстен Штадлер была их единственным сомнительным следом, и это после убийства трех человек! Как сказала сегодня утром Ким, они столкнулись с совершенно нетипичной ситуацией. Личности жертв, которые обычно играют существенную роль в расследовании, в данном случае не имели особого значения, так как они не являлись непосредственной целью убийцы, а были лишь средством достижения цели. Не было никаких следов, никаких улик, никаких свидетелей. Все, что имелось – три жертвы, три извещения о смерти, отпечатки обуви, которую в Германии покупают сотни тысяч людей, описание преступника, настолько расплывчатое, что подходило каждому третьему мужчине, и имя Кирстен Штадлер! А что, если они не смогут найти и остановить этого безумца? Сколько еще имен в его смертельном списке?

– В любом случае мужчина, который был с дочерью Штадлера у Ренаты Роледер, не ее брат, – сказала без всякой связи Ким. – Он не подходит по возрасту, и я бы при всем желании не назвала бы его «очень привлекательным» мужчиной.

– Гм, – вырвалось у Пии, после чего они молча ехали всю дорогу, пока Боденштайн не свернул на парковочную площадку института. У Пии всегда возникало знакомое чувство, как только она открывала массивную деревянную дверь виллы в стиле модерн на Кеннеди-Аллее, где с сороковых годов прошлого века располагался Институт судебной медицины при Франкфуртском университете. В ее жизни был период, когда она бывала в этом здании чаще, чем в собственной квартире. Они шли по обшитому темным деревом коридору, в конце которого находилась лестница, ведущая на цокольный этаж института. В первой из двух прозекторских их ждал уже вымытый и обнаженный труп Максимилиана Герке.

– Привет! – Ронни Бёме, помощник патологоанатома, вышел из небольшого кабинета, который одновременно служил местом для приготовления кофе. – Вы пришли? Тогда я позвоню шефу.

– Спасибо, Ронни. – Пия улыбнулась и повесила куртку на вешалку. Боденштайн и Ким не стали раздеваться. В прозекторской, как всегда, было прохладно.

– Я только что приготовил кофе. Угощайтесь. – Бёме усмехнулся, прижав телефонную трубку к уху. В тот же момент послышались приближающиеся шаги, и он положил трубку на рычаг аппарата.

– Я не желаю слушать никаких извинений! – В дверном проеме появился Хеннинг в сопровождении молодого человека, похожего на студента, и прокурора Хайденфельдера. Пия вспомнила, как семь лет назад он впервые оказался в прозекторской, и ему стало так плохо, что началась рвота. Тогда погибла Изабель Керстнер, и этот случай оказался первым делом, которым они занимались вместе с Боденштайном.

– Я и не собирался извиняться, – ответил Боденштайн. – Приступим.

– Спасибо, для этого мне не требуется твое приглашение, – возмущенно буркнул Хеннинг.

В ярком свете операционной лампы были отчетливо видны повреждения, которые причинила пуля «Кор-Локт» при выходе из тела. Она раздробила ребра и, прорвав ткань, оставила огромное отверстие. Пия рассматривала узкое лицо Максимилиана Герке. Он производил впечатление человека, который мирно спит. Благодаря прочитанным дневникам Максимилиана у Пии создавалось впечатление, что она с ним знакома. Неожиданно ею овладела злоба на тех, кто думал, что имеет оправдание своим подлым деяниям и выступает в роли судьи и палача.

– Какой кошмар, что такой молодой человек, который так много пережил, умер насильственной смертью, – сказала она голосом, полным сострадания. – По меньшей мере ему не пришлось страдать.

– Он умер до того, как упал на землю, – подтвердил Хеннинг. – Сердце основательно разорвано.

– При этом оно не его.

– То есть? – Хеннинг вопросительно посмотрел на Пию поверх медицинской маски.

– Десять лет назад ему пересадили сердце, – пояснила Пия.

Ее бывший муж опустил руки и снял маску.

– Послушайте, – сказал он, переводя взгляд с Пии на Боденштайна, а потом на прокурора Хайденфельдера, – вы все знаете, что я горячий сторонник вскрытий – лучше больше информации, чем меньше. Но мне очень интересно, что вы надеетесь здесь узнать. У меня на столе уже третий труп, и любой студент-медик первого семестра смог бы установить причину его смерти.

– Мы хватаемся за любую соломинку, – признался Боденштайн. – На данный момент ситуация выглядит таким образом, что женщина, явившаяся донором сердца, которое было пересажено Максимилиану Герке, явилась причиной всех трех убийств. Но у нас нет никаких зацепок, никаких следов, просто ничего.

– Речь в первую очередь идет не о причине смерти, – добавила Пия. – Возможно, появится какая-то новая улика.

Хеннинг вздохнул и пожал плечами.

– Я хотел бы вам помочь, – он вновь нацепил защитную маску, – но, я боюсь, вы опять получите такой же не содержащий никакой новой информации протокол вскрытия, как и в отношении двух других жертв снайпера.

* * *

Ощущение, что отец что-то скрывает от нее, не оставляло Каролину Альбрехт, и хотя было бы вполне естественно поговорить об этом с производившим приятное впечатление комиссаром, она не могла на это решиться. Мать умерла, и она боялась потерять и отца, если тайком свяжется с полицией. Но еще больше ее пугала правда, которая могла разрушить тот образ матери, который она себе создала. Возможно, папа был прав, когда сказал, что хотел ее защитить. Каролина не узнавала себя. Всю свою жизнь она не боялась проблем и решала их. Почему же сейчас она бесцельно колесила на машине по окрестностям, не находя в себе сил принять решение? Или это – последствия шока, который она испытала в четверг вечером? Вчера после короткого разговора с Гретой она почти час говорила по телефону с Карстеном. С учетом произошедшего у нее все шло неплохо, ночами ей не снились кошмары, поскольку ей давали успокоительные средства.

– Она с этим справится, – сказал Карстен. – Ей просто нужно дать время. Да и смена обстановки пошла ей на пользу. У дедушки и бабушки в деревне жизнь еще довольно спокойная.

– Спасибо, что вы все оказываете ей столько внимания, – ответила Каролина. – И передай это, пожалуйста, своим родителям и Ники.

– Передам. Только это совершенно естественно. – Он чуть замешкался. – А как у тебя дела? Ты немного пришла в себя?

Она уже было собралась ответить на его осторожный вопрос чисто привычной фразой: «Конечно, я справлюсь, это уже…», но ложь застряла у нее в горле. На сей раз речь шла не о гриппе и не о какой-то сорвавшейся сделке. Тут затронут сам смысл существования, речь не только о смерти мамы, но и о жизненном кризисе самой Каролины.