Читать книгу "Не верь лучшей подруге! - Светлана Лубенец"

– Оксана, – отозвалась Оксана. – А меня привезли к вам… – Она хотела сказать – Водовозовы, потом спохватилась, что у Люды сейчас должна быть другая фамилия, мужнина, и сказала: – Людмила с мужем…

Николай кивнул, и Оксана поняла, что ему все равно, кто ее привез. Возможно, что он и не помнил, кто такие – Людмила с мужем.

– Тут много народу, – будто согласился с ее мыслями Николай. – Я не всех знаю.

Народу по участку бродило действительно немало. Платков на ветвях тоже качалось много, поэтому Оксана сделала решительный шаг к следующему, ярко-красному, ярмарочно веселому, с яблоками и колосьями по кайме. Николай двинулся за ней. Оксана подумала, что он ждет от нее каких-то изъявлений восторга, но ей почему-то захотелось чем-нибудь уязвить его. Она с минуту подождала, не спросит ли он сам что-нибудь, но Николай за ее спиной молчал.

– А вот этот платок, – сказала она, – я повесила бы не на ветки тополя, а на ель.

– Почему? – очень заинтересованно спросил Николай и встал рядом с ней напротив платка.

– Потому что он плотный и его не стоит смотреть на просвет. На фоне еловой зелени он казался бы еще наряднее. Красное на зеленом – это всегда вызывающе, а потому впечатляет.

– Пожалуй… в том, что вы говорите, есть нечто… А вы художница?

– Нет-нет, что вы! Я просто всю сознательную жизнь ношу платки… на шее да иногда и на голове… Мне шапки как-то не идут… Да и вообще… Я люблю вещи… Не знаю, как объяснить… Понимаете, я занимаюсь комиссионной торговлей…

Оксана и сама не знала, зачем ему это сказала. Какое дело художнику Николаю, чем она занимается. К тому же при слове «комиссионка» очень многие сразу морщат носы. Николай не сморщил. Он улыбнулся и сказал:

– Тогда пойдемте к дому.

Оксана собиралась сказать, что ей хочется еще посмотреть на платки, которыми был завешан чуть ли не весь участок за домом, но Николай, будто опять услышав ее внутренний голос, прямо ему и ответил:

– Я вам по пути покажу самые редкие экземпляры и те, которые мне нравятся больше других.

И они пошли по узким тропинкам, петляющим между сугробами. Николай не только показывал Оксане платки, но без конца то здоровался со своими гостями, то шумно обнимался с кем-то. На сероватых бревнах его домика висели четыре платка с конскими головами и упряжью по кайме: серый, красный, синий и зеленый. Оксана сразу узнала серый, Людин, с вороным конем.

– Хозяйка этого платка меня и привезла, – сказала Оксана.

– Ах, это Людочка! Я с ее мужем, представляете, в одном классе учился! – опять очень шумно обрадовался Николай, когда Оксана сказала ему, что знакома с бывшей хозяйкой платка. – Пойдемте! Они с мужем как раз должны быть в доме. Смотрят мои работы, потому что платки уже видели. Я их летом тоже вывешивал. Поверьте, на фоне зелени – совсем другое впечатление!

– Зимой, наверно, лучше?

– Да, вы правы! Зимой лучше! – он внимательно оглядел ее. – Что-то вы слишком часто оказываетесь правы, уважаемая Оксана! Это настораживает!

– Вы считаете это пороком?

– Мне кажется, такой дар может стать для человека несчастьем, – очень серьезно сказал он.

– Бросьте, – усмехнулась Оксана. – Если бы у меня был такой дар, в котором вы меня подозреваете, сейчас я была бы совсем в другом месте.

– Тогда хорошо, что я ошибся. Я, знаете ли, часто ошибаюсь.

– Это тоже может стать несчастьем…

– Уже стало…

Оксана не знала, какую реплику подать следующей. Разговор показался ей двусмысленным, а потому неприязнь к художнику возросла. И чего он от нее хочет? Но никакого ее ответа ему не понадобилось. Николай открыл дверь, пропуская Оксану в дом. Сразу после крошечных сеней она попала в комнату, всю увешанную картинами. Над картинами по всему периметру стен были устроены длинные полки, на которых, как и говорила Люда, сверкали начищенными боками самые разнообразные самовары, старинные чайники, непонятного назначения стеклянные и глиняные сосуды. Оксану больше всего заинтересовали картины. Ее новый знакомый писал портреты. Судя по внешности Николая, он должен бы быть крутым авангардистом, но портреты, развешанные по стенам, были реалистичны. Более того, они напоминали большие цветные фотографии. Оксана не любила такую манеру письма. Ей казалось, что в любой картине, будь то портрет или пейзаж, художник должен самовыразиться, пойти по какой-то новой тропе, чтобы поклонники живописи ахали: «Надо же! Такого еще никогда не было!» Николай как художник, видимо, сознательно уходил на второй план. На его портретах жили только модели.

Когда Оксана узнала нескольких известных в городе лиц, ее отношение к живописи Николая тут же изменилось. Популярная улыбчивая телеведущая, казавшаяся с экрана удачливой и надменной, смотрела с портрета глазами, полными такой боли и скорби, что Оксане стало неловко. Она будто подглядела за ней в щелку и увидела то, чего видеть никак не должна была. Оксана повернула удивленное лицо к Николаю и, уже в который раз, не успела ничего спросить.

– Танечка не взяла этот портрет, – опять ответил ее внутреннему голосу он. – Сказала, что люди не должны видеть ее в таком виде, потому что у нее другой имидж. Я возражал. Говорил, что имидж – всего лишь маска, но она ответила, что собирается носить эту маску до тех пор, пока она не превратится собственно в лицо. А вот это… – Николай подвел ее к еще одному портрету, – наш знаменитый футболист. Узнаете?

Сергея Мастоцкого нельзя было не узнать, потому что сейчас он уже гораздо чаще мелькал на разных презентациях и телевизионных шоу, нежели на футбольном поле. На его лице была написана такая смертельная скука, что Оксану, как и от портрета телеведущей Танечки, пробрала дрожь.

– Он тоже не взял свой портрет, – сказал Николай. – Догадываетесь, почему?

– Догадываюсь… – пробормотала Оксана и с испугом посмотрела ему в глаза. – Вы… вы… страшный человек, Николай…

– Я как художник обязан видеть глубже, только и всего. Это не всем нравится, потому что, к сожалению, многим хочется, как Татьяне с телевидения, соответствовать какому-то уже выбранному имиджу. Но есть, правда, люди, которые… Впрочем, пойдемте наверх. Сейчас сами увидите…

По узкой и очень крутой лестнице Оксана с Николаем гуськом поднялись на второй этаж. В маленькой комнатушке, которая, очевидно, была жилой, около стоящего на мольберте портрета застыли Люда Водовозова и ее муж.

– Ну что, Гриша? Как тебе портрет жены? – спросил Николай.

Григорий с трудом оторвался от портрета и уставился на художника, потом как-то странно дернул шеей и задушенно сказал:

– Я вообще-то, Коля, знал, что ты талантлив, но чтобы настолько…

Оксана, обойдя Люду, у которой тоже было несколько странное выражение лица, пробралась к портрету и обмерла. Николай изобразил ее фотографически точно: и жидковатые волосы, и непропорционально длинное лицо с маленьким ртом и с крупным кляксообразным родимым пятном на виске, и все же – изображенная на портрете женщина казалась красавицей. Из ее обыкновенных светло-карих глаз шел свет такой доброты и душевной теплоты, что Оксана, обняв подругу, не сдержала восторга: