Читать книгу "Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6 - Тим Милн"

Некоторые авторы предполагают, что Ким намеренно затянул дело Волкова. Тем самым он давал русским больше времени, чтобы те успели его убрать. При внимательном прочтении собственной книги Филби создается впечатление, что в то время, как он в душе радовался любым случайным задержкам, сам никак их не провоцировал. Весьма маловероятно, чтобы в этот чрезвычайно опасный момент он совершил какой-нибудь подобный шаг, который могли бы ему припомнить. В то же время два аспекта его поведения, возможно, и могли вызвать кое-какие подозрения, причем не только тогда, но и позднее: во-первых, при его-то опыте в сфере ISOS он почему-то не подверг сомнению тот факт, что его служба быстро согласилась с требованием Волкова о шифрах (на самом же деле он сразу определил эту ошибку, как сам ясно дает понять читателю), и, во-вторых, что он абсолютно невозмутимо терпел все проволочки в Стамбуле, вместо того чтобы действовать предельно оперативно, чем и отличалось большинство офицеров СИС. По книге Кима Филби и другим источникам трудно отследить точную хронологию событий в деле Волкова. Но одно из размышлений приводит к выводу о том, что изначально свой план Волков задумал уже тогда, когда мы с Кимом еще совершали свои послевоенные поездки по Европе. Другими словами, если бы Волков не наложил вето на шифровки, то соответствующая телеграмма, по-видимому, прибыла бы в Лондон еще до того, как Ким успел что-либо предпринять…

Ким, должно быть, спрашивал себя, когда и откуда может последовать очередной удар. Перебежчик мог появиться где угодно. Он мог сразу и не попасть к британцам, а сначала оказаться у американцев или в любой другой стране. И он мог проболтаться сразу же — задолго до того, как русские успеют хоть что-то предпринять. Ким в то время, как никогда, осознал, что его будущая безопасность зависит от событий вне его собственного контроля и в значительной степени даже вне контроля его русских хозяев. Интересно, что он чувствовал, узнав, что где-то далеко, по ту сторону океана, некий Гузенко выдал тех, кого он, Филби, хорошо знал.

Многие комментировали отношение Кима к спиртному. До 1945 года я не припомню, чтобы он сильно напивался. А вот в тот год произошли ощутимые перемены. Я не назову точной даты, но это случилось уже после того, как он с Эйлин и тремя детьми в начале 1945 года переехали на Карлайл-сквер. Одной из причин таких перемен, возможно, стало то, что война с немцами, по сути, завершилась, а русские больше не были (с практической точки зрения) нашими союзниками. И теперь Ким вынужден был работать против его собственной страны. Но эту ситуацию он должен был заранее предвидеть; возможно, еще большую роль сыграла история с Константином Волковым и то, чем она грозила его будущему.

Насколько я знаю Кима, он никогда не был алкоголиком, то есть человеком, который вынужден пить постоянно, в любых условиях. Его отношение к спиртному очень сильно зависело от обстоятельств и компании. Он мог выглядеть вполне трезвым после дюжины бокалов или едва держаться на ногах — уже после двух. В это время, то есть в 1945–1946 годах, он чаще всего мог напиться на неофициальных мероприятиях, нежели в какой-то более широкой компании, где трудно было расслабиться. Обычно он не выглядел агрессивным или неприятным — просто изрядно выпившим. Если бы его жизнь закончилась вскоре после войны, люди не запомнили бы его пьянства.

Дом на Карлайл-сквер, 18 был намного больше, чем тот, в котором они жили в Сент-Олбансе, или квартира на Гроу-Корт. «Теперь они разместились по-королевски», — сказала мне Дора Филби на вечеринке по поводу новоселья. Содержание такого дома и большой семьи из пяти человек, в которой самый младший, Томми, испытывал к тому же серьезные проблемы со здоровьем, видимо, обходилось в немалую сумму. Видимо, Ким уже не мог позволить все это на одну зарплату. Я понятия не имею, получал ли он деньги от русских; но если бы это было нечто большее, чем карманные деньги, то Эйлин, конечно, знала бы о существовании другого источника дохода, да и другие тоже, наверное, задались бы аналогичным вопросом. Мать Эйлин, миссис Элейн, дама весьма состоятельная, регулярно передавала деньги за жилье, да и наверняка на многие другие нужды; родители Кима, возможно, тоже вносили свою лепту. Но откуда бы ни приходили деньги на содержание дома, Карлайл-сквер, 18 был очень гостеприимным местом. Помню несколько неофициальных сборищ и вечеринок и один большой официальный фуршет, на который Гай Бёрджесс собирался привести своего босса, Гектора Макнейла1, заместителя Эрнста Бевина в министерстве иностранных дел. В итоге Макнейл явиться все-таки не смог, зато приехала его супруга в сопровождении Гая, который вел себя как никогда примерно. Одним из друзей, которые часто здесь появлялись, был Ивлин Монтейг из Manchester Guardian, который когда-то был таким же корреспондентом, как и Ким, в BEF2. Ким был к нему хорошо расположен. Когда он заболел туберкулезом, Ким и Эйлин на несколько месяцев поселили его у себя. Другим симпатичным другом был Джон Хэкетт, рекламный агент, который получил работу в УСО, на которую я проходил собеседование в 1941 году. В то же время старшие офицеры СИС на Карлайл-сквер появлялись нечасто. Вне рабочего дня Ким предпочитал общаться со своими более скромными коллегами, в компании которых мог расслабиться. Но его положение в СИС было прочным — даже выше, чем можно было бы судить по ордену Британской империи, которым он, как многие другие, был награжден в начале 1946 года. Мне и самому вручили его шесть месяцев спустя, после чего я получил небольшую записку от Кима: «Орден Британской империи может принять поздравления за то, что им награжден столь достойный офицер». Мне также вручили медаль американцы3, которая, согласно правилам, Киму не полагалась, потому что он являлся лицом гражданским. Хотя эта медаль могла стать интересным дополнением к его англо-испанско-русскому трио…

До середины 1946 года я жил недалеко от Кима Филби, в том месте, где соединяются Бромптон и Фулхэм-Роуд. Иногда, возвращаясь с работы, мы заходили ко мне опрокинуть по стаканчику либо мы с Мэри присоединялись к Киму и Эйлин во время ужина. Однажды он, я и Эйлин шли к их дому от Кэдоган-Армс, Ким, пребывая в весьма благодушном настроении, вдруг объявил, что его развод с Лиззи скоро наконец будет оформлен. А потом он с воодушевлением произнес: «Дорогая, ты согласна стать матерью моих детей?» Эйлин, уже беременная четвертым ребенком, всю дорогу посмеивалась.

Осенью того же года Ким узнал, что его хотят отправить за границу в качестве главы отделения СИС в Стамбуле. Это было частью политики «неспециализации»: зарубежный опыт считался необходимой частью «экипировки» офицера контрразведки. Ким в своей книге пишет, что он уже решил, что не может разумно сопротивляться иностранному назначению без серьезного ущерба своему положению в службе. Возможно, это верно; но за границей он был бы намного менее полезен русским, нежели в Лондоне. В Стамбуле его знания были бы ограничены лишь тем, чем занимается местная резидентура. Еще к нему могли бы попадать кое-какие обрывки информации из других мест. А вот на своем ключевом посту в Лондоне он мог без особых проблем контролировать ситуацию во всех отделениях СИС, не только в Стамбуле. Наверное, он успешно сопротивлялся этой заграничной командировке в 1946–1947 годах. В антикоммунистической секции он прослужил два года, и большая часть времени была потрачена на подготовительные работы. Было бы разумно дать ему еще полтора-два года. Возможно, материальный фактор тоже давал о себе знать; впрочем, он влиял и на всех остальных. Хотя различие в то время, возможно, и не было столь велико, как стало потом, но все знали: служба за границей приносит больший доход. Один скептик однажды составил глоссарий СИС: под «домашним назначением» значилось «место, предназначенное для того, чтобы довести офицера до состояния такой нужды, что он с готовностью примет назначение в…» (самая непопулярная страна на тот момент). Ким с его житейским рационализмом не мог не рассмотреть вариант переезда из Лондона, где в 1946 году приходилось на всем экономить, в теплый и безмятежный Стамбул.