Читать книгу "Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6 - Тим Милн"

Конечно, здесь не место добиваться беспристрастной оценки работы Секции V во время войны. Вероятно, правильную и объективную оценку дать вообще невозможно. Даже если в реестре до сих пор хранятся соответствующие папки и дела, по ним можно составить лишь фрагментированную картину того, что было достигнуто, но невозможно определить относительную важность того или иного эпизода. У нас так и не нашлось времени, чтобы написать нашу собственную историю — ни по ходу работы, ни в самом конце. Правда, подсекции составляли месячные доклады, но, поскольку в них никак не маскировались исходные ISOS, они не направлялись в реестр и, вероятнее всего, были уничтожены. Широкие сферы деятельности — это теперь, видимо, уже не более чем просто воспоминания в умах стареющих людей, как я. Но думаю, вполне справедливый вердикт звучал бы так: Секция V добилась значительных успехов, особенно в реализации основной задачи — борьбе с противником на местах. Если я как-то потворствовал тому, чтобы создать впечатление, будто наш отдел был гнездом интриг, то поспешу исправить эту ошибку: за единственным исключением маневров Кима, направленных против Феликса Каугилла — что само по себе прошло бы незамеченным в любом университетском колледже или городском зале заседаний, — никаких особых интриг не было. Другое распространенное заблуждение, которое я хотел бы исправить, заключается в том, что Секция V и МИ-5 якобы всегда боролись друг с другом, в ущерб общему делу; на самом же деле, за исключением кое-какого соперничества на самом верхнем уровне, обычные рабочие отношения были чрезвычайно хорошими. Роберт Сесил, к моему нескрываемому удовольствию, считает, что «поразительный успех британской контрразведки во время войны стал в основном результатом тесного сотрудничества СИС и МИ-5».

Я уже говорил, что именно Феликс Каугилл сделал, чтобы укрепить значимость и престиж Секции V; но качеством работы наш отдел, вероятно, больше обязан все-таки Киму Филби, чем кому-либо еще. На бумаге он был восхитительно краток и ясен и всем нам подавал в этом пример; он всегда стремился досконально вникнуть в соответствующие дела и корреспонденцию; и с его мнением в вопросах разведки почти всегда нужно было считаться. В наших отношениях с МИ-5 и другими отделами ему, больше чем кому-либо другому, удавалось нейтрализовать возможные вредные побочные эффекты одиноких сражений Каугилла и заслужить доверие, из которого пользу извлекали все остальные. О том, чего он добился для Секции V за те три года, не стоит забывать даже теперь, когда мы знаем его реальные мотивы и главную движущую силу.

Ближе к концу 1945 года наша деятельность на Райдерстрит была фактически свернута, и я чувствовал, что пришло время искать себе новое место работы. К настоящему времени я знал, что могу себе подобрать что-нибудь подходящее, хотя у меня не было никакого желания поступать в Секцию IX. После демобилизации я бы, возможно, вернулся в Benson’s, но обед с управляющим директором показал, что лучшее, что они могут мне предложить в тот весьма неопределенный для рекламной профессии период, — это лишь две трети моей нынешней зарплаты. Поэтому я отклонил их предложение. Вероятно, я также упустил единственный шанс в жизни сделать по-настоящему большие деньги, вместо того чтобы просто заработать средства к существованию…

В конце декабря я перешел из Секции V в Бродвей11. Мой бывший отдел на Райдер-стрит функционировал еще какое-то время в прежнем виде, после чего был передан в ведение Секции IX или скорее ее секции-преемнику, под начало Кима Филби. Моя новая должность, хотя и без прежних широких полномочий, все же была в достаточной степени руководящей. Дел хватало, но, наверное, впервые более чем за четыре года уже не возникало потребности работать допоздна. Тем временем над Кимом Филби, по-видимому, потихоньку начали сгущаться тучи. Пока, правда, тучами это назвать было нельзя, скорее парочка мелких облаков на горизонте…

Глава 8

Закат и падение

Едва ли не первый урок, который я усвоил в Секции V, заключался в том, что шпионаж — дело весьма неблагодарное. К нам попадали немецкие агенты, разоблаченные не в результате каких-то собственных ошибок или из-за просчетов оперативных офицеров, с которыми они были связаны, а просто из-за уязвимости немецких шифров. К концу войны немецких агентов все чаще сдавали свои же офицеры абвера, которые добровольно переходили на нашу сторону или попадали в плен. И действительно, в конечном счете МИ-5 стала испытывать немалые затруднения в управлении двойными агентами: по прибытии офицер абвера мог сказать: «Есть такой-то и такой-то агент, который доносит обо всех перемещениях ваших вокруг Портсмута. Вот информация — теперь вы можете схватить его».

Трудно было представить себе те же недостатки шифров у советских разведывательных служб, еще труднее представить, что удастся поймать кого-нибудь из их офицеров. Хотя иногда кое-кто из них все же дезертировал. Вальтер Кривицкий, который оказался на Западе в 1937 году, сообщал в МИ-5, что во время гражданской войны в Испании русские послали туда молодого английского журналиста. Но на эту наводку никто так и не отреагировал. Теперь, в последние месяцы 1945 года, обозначились еще два признака опасности для Кима, один — незначительный, а другой — уже вполне заметный. В первом случае речь шла об Игоре Гузенко, шифровальщике советского посольства в Оттаве, который перебежал на Запад и передал сведения о советских агентах в Канаде. Один из них, Гордон Лунан, работал со мной в фирме Benson’s, прежде чем эмигрировал в Канаду в 1938 или 1939 году. Хотя тогда это был юноша девятнадцати — двадцати лет, но я успел отметить его политические наклонности. Лунана посадили на шесть лет. Другой и (для Кима) намного более важный случай был связан с попыткой дезертирства Константина Волкова в Стамбуле. Эта история подробно изложена в книгах о Филби, особенно в его собственной. Если принять все, о чем пишет Ким, то в августе Волков, номинально советский вице-консул в Стамбуле, тайно вышел на контакт с местным британским генеральным консульством. Он запросил политического убежища в Великобритании, а взамен предложил передать ценную информацию об НКВД, офицером которого, по собственным словам, являлся. В частности, он предложил назвать трех советских агентов в Великобритании, а именно главу организации контрразведки в Лондоне и еще двух сотрудников Министерства иностранных дел. Но он заранее предупредил, что вся переписка между Стамбулом и Лондоном на эту тему должна осуществляться через дипломатическую почту, потому что русским удалось взломать некоторые британские шифры. Ким ничего не слышал об этом случае до тех пор, пока не был лично вызван к шефу и не ознакомлен с письмом из Стамбула, в котором в общих чертах описывалось предложение Волкова. Прямо перед начальником Ким Филби вынужден был читать то, что в случае дальнейших утечек почти наверняка могло означать для него смертный приговор, не говоря уже о Гае Бёрджесе и Дональде Маклине. Но, судя по всему, на его лице не дрогнул ни один мускул и он не возбудил никаких подозрений. Тем же вечером он связался с русскими, а на следующий день убедил шефа послать его в Стамбул, чтобы провести расследование. Русские, должно быть, пришли к выводу, что у него просто стальные нервы, и смогли оперативно убрать Волкова из Турции.

Ни СИС, ни сам Волков, по-видимому, не продумали заранее свои позиции. Как указывает Ким, СИС выполнила требования Волкова о том, чтобы не использовать шифрованные телеграммы, но это касалось только донесений самого Волкова. Где же здесь логика? Либо шифры оказались ненадежны и не должны были использоваться для будущих донесений, либо они все-таки были надежны и, возможно, использовались для всех донесений, включая и донесения Волкова. Также странно, что сэр Стюарт Мензис, узнав, что советский чиновник готов назвать в качестве русского шпиона главу одной из служб контрразведки в Лондоне (по общему признанию, это довольно широкое понятие, которое, возможно, охватывало немало людей в МИ-5 и других ведомствах), поручил расследование… собственному начальнику контрразведки! Волков со своей стороны был так озабочен шифрами, — тем самым вызывая задержку, которая, вероятно, сыграла фатальную роль в его собственной судьбе, — что, по-видимому, не учитывал опасности того, что тот самый человек, о котором он говорил, мог как раз заниматься его делом или, по крайней мере, легко узнать о нем. Если бы ради собственной безопасности он хотя бы упомянул имя, которое только собирался огласить, кто знает, как потом развивались бы события…