Читать книгу "Пантера: время делать ставки - Наталья Корнилова"

Тоннели!

Основной эвакуационный тоннель…

Интересно, можно ли в случае чего бежать именно по нему? Мало ли какие обстоятельства сложатся по ходу сегодняшнего — праздничного, кстати! — вечера?

Я прислонилась к холодной бетонной стене, села на корточки и закрыла глаза. Нужно было вспомнить план четвертого, нижнего уровня и выяснить, как мне отсюда добраться до начала эвакуационного хода. Причем сделать это следовало как можно быстрее, потому что Геннадий мог и забеспокоиться: куда это подевались основные участницы сегодняшнего… гм… спектакля?

Да. Четвертый уровень прояснился перед глазами, как на экране только что включенного монитора. Так и есть. Схема разворачивалась перед глазами. Мне следовало спуститься на четвертый уровень по северной лестнице, пройти во-от этим длинным коридором, повернуть направо и далее — до упора. Там, по предположению Родиона, теперь находится мощная решетка, преграждающая дальнейший путь в эвакуационный тоннель.

Все оказалось несколько сложнее. Когда я прошла обозначенным в схеме длинным коридором и приготовилась свернуть направо, то обнаружилось, что поворот перегорожен новенькой сверкающей металлической решеткой. У решетчатой двери, из-за которой веяло сыростью, перед монитором сидел молчаливый охранник. Перед ним лежал «калаш», поверх «калаша» — раскрытый примерно посередине журнал. Посреди страницы расплылось ярко-красное пятно.

И пятно в журнале, и молчаливость охранника имели под собой одну и ту же причину возникновения: голова охранника была пробита и держалась вертикально только потому, что правое ухо было пришпилено к спинке стула дротиком.

Точно таким же, как тот, которым я отрабатывала броски.

Мне внезапно стало невыносимо жутко. Нет, не при виде тела охранника. Просто я почувствовала, как из темноты тоннеля на меня кто-то смотрит.

Я окаменела. Не знаю, почудилось или это было в самом деле, но то ли в моем мозгу, то ли в самом сердце каменного склепа, из черного зева зарешеченного эвакуационного хода, возникли слова: «Пусть идет. Иди!!»

И я пошла. Нет, не пошла — побежала. Помчалась!

И — я знала, чувствовала — мне смотрели вслед…

* * *

Геннадий с сомнением посмотрел на меня, когда я вернулась обратно в гримерку и присела перед зеркалом, не без смятения глядя на свое отражение.

— Ну и что? — наконец сказал он. — Ольга уже вернулась, а тебя еще нет. Ты где шляешься? Или тебе тоже приспичило, Леночка-днепропетровочка?

— Приспичило, — мрачно ответила я. — Тебе бы тоже приспичило.

— Ты что, в своем уме? — буркнул тот. — А ну-ка пойдем выйдем. Ты же сегодня дебютируешь, нельзя раскисать, поняла? Нет, ты не поняла. Идем!

Он затащил меня в какую-то подсобку, заваленную картонными коробками и офисной мебелью в разобранном виде. Если бы я не знала, что Геннадий совершенно не интересуется женщинами, то по его возбужденному лицу непременно заподозрила бы, что у него вызревают самые гнусные и похотливые планы.

Он захлопнул дверь и выдохнул:

— Ну ты что скуксилась? Боишься? Тут такие «бабки» могут отвалиться, а она нюни распускает! Соберись!! Ну ты что, в самом деле? У тебя такое лицо, как будто ты привидение увидела.

И он раскатился смехом, но таким, что я тотчас же поняла: он нервничает ничуть не меньше меня. А то и больше. Все-таки он действительно отдал свою судьбу в мои — неопытные, как он полагал — руки и теперь мог и пожалеть об этом. Поздно.

— А что, Гена, — произнесла я, — тут, в этом месте, водятся привидения, да? Уж не привидения ли Инны Малич… Кати Деевой, Ионеску со Шпеер? Нет?

Это было сказано очень необдуманно. Он уставился на меня и облизнул пересохшие губы. Было видно, что моя реплика ужалила его похлеще любого дротика.

— Ты что это такое говоришь? — отозвался он, стараясь еще быть спокойным. — Ты, Леночка… или ты… или ты никакая не Леночка?

17

Я поняла, что пора играть в открытую. Будь что будет. Узнал ли босс имена убийц или же нет, сейчас не так важно, если можно спросить самой. И иметь шансы на то, что будет получен ответ.

— Вот что, Геннадий, — тихо произнесла я, отходя к двери и запирая ее на внутренний засов, — прошу заметить, что не я тебя сюда притащила, а ты меня, и не я создала такие, скажем, идеально приближенные к интиму условия. Так что воспользуемся этим интимом и поговорим начистоту. Милый Гена, может, ты знаешь, кто убил девчонок из «Эдельвейса», а?

Гена коротко выругался и вдруг ринулся на меня. С пластикой и реакцией у него всегда все было в порядке, но на этот раз он действовал прямолинейно, как взбесившийся от избыточного количества красного цвета бык — и этим себя выдал окончательно. А излишняя горячность не пошла ему на пользу, как говорится, дважды в одном: во-первых, он обнаружил свое истинное лицо, а во-вторых, пытался убрать меня с дороги так откровенно, что мне не составило труда отразить его выпад, а потом нанести два прямых удара — в голову и в корпус. На ногах Гена не устоял и упал на пол. Лицо его залилось кровью.

Я присела перед ним на корточки и, сняв с себя шлем древнеримской воительницы, положила рядом с собой.

— Вот что, Благовещенский, — хмуро сказала я. — То, что я не Леночка, ты верно заметил. До начала шоу еще двадцать минут, так что мы еще успеем переговорить по душам.

Он поднял искаженное ненавистью лицо:

— Сука… так это ты!..

— Бесспорно, это я, — оставалось согласиться, — только вот, мне кажется, ты меня до сих пор принимаешь не за ту.

— Ты — подсадка из гэбэ, — прохрипел он, — нам уже слили информацию, что «Бункером» занялись вплотную.

Я качнула головой:

— Да нет, ты не прав. ФСБ тут ни при чем. И не станем больше возвращаться к моей персоне. Поговорим лучше о тебе. Ну что, Гена, кто тебе заказал Ованесяна — снова заказал Ованесяна, а? Ведь, кажется, его уже пытались убить, только вместо Артура Даниковича угодили в Гараняна, гастролера из Краснодара, а? А потом странным образом стали погибать девушки. Сначала Катя Деева, потом Иванникова, потом Ионеску, а потом и Инна Малич, а последней, почти на моих глазах, была убита Амалия Шпеер. Случайность, да? Знаешь что, Геночка… в ту ночь, когда была убита Инна Малич, за ней на черном джипе гнались двое молодых людей. Одного из них звали Фокой. Позже его нашли на пустыре с перерезанной глоткой. Он тоже сопротивлялся и ничего не хотел мне говорить.

— Те-бе? — переспросил он, поднимаясь на одно колено. — Так это ты его?.. Все-таки — ты? Значит, про тех, кто тебя затащил в машину, ты все придумала?

— Да. И про семью в Днепропетровске — тоже. Но мы, кажется, уговорились про меня не беседовать. Так вот, в ночь гибели Инны Малич двое молодых людей проводили ее до самых дверей сыскного агентства. Один, здоровый и бритый, был Фока, а второй, поменьше, крашеный блондин… уж не ты ли? Особенно если учесть, что сегодня мы приехали на черном джипе, точь-в-точь таком, на каком преследовали Инну.