Читать книгу "Мой Михаэль - Амос Оз"

К вечеру мне стало лучше. Михаэль привел в мою комнату Яира, чтобы тот издали пожелал мне спокойной ночи. И я тоже с усилием прошептала: «Спокойной ночг вам обоим». Михаэль приложил палец к губам: разговаривать запрещено. Не напрягать голосовые связки. Он накормил ребенка и уложил его спать. Затем вернулся в нашу комнату. Включил радио. Взволнованная дикторша рассказывала о предупреждении, посланном президентом Соединенных Штатов. Президент требует сдержанности от всех сторон. Проявить терпимость. Избегать взрывопасных ситуаций. Неподтвержденные сведения о вводе иракских войск в пределы Иорданского королевства. Политический обозреватель настроен весьма скептически. Правительство призывает к бдительности, и в то же время — к хладнокровию. В словах военных комментаторов чувствуется неуверенность. Дважды заседал французский кабинет Ги Молле. Известная актриса покончила жизнь самоубийством. В Иерусалиме и этой ночью ожидаются заморозки.

Михаэль сказал:

— Симха, домработница Хадассы, придет к нам и завтра. А я возьму день отпуска. Я буду говорить с тобой, Хана, но ты не отвечай мне, потому что тебе нельзя разговаривать.

— Не тяжело мне, Михаэль, и совсем не больно, — прошептала я.

Михаэль поднялся с кресла и присел на краешек моей постели. С осторожностью сдвинул он край одеяла. Даже простыню закатал, сел на матрас. Несколько раз покачал он головой вверх и вниз, словно, наконец-то, ему удалось решить некое сложное уравнение, и он вновь и вновь проверяет свои вычисления. Какое-то мгновение он вглядывался в меня. Затем прикрыл ладонью лицо. Не мне, а своим мыслям он сказал, наконец:

— Я жутко испугался, Хана, когда, вернувшись домой в полдень, застал тебя такой …

Говоря это, Михаэль зажмурил глаза, словно произносимые слова причиняли ему боль. Он встал, расправил простыню, поправил одеяло, зажег лампочку у кровати, убрав свет лампы, что под потолком. Взял мою руку в свою. Перевел стрелки моих наручных часов, потому что еще утром они остановились. Он заводил мои часы, пальцы его были теплыми, с гладкими ногтями, а внутри — жилы, нервы, мускулы, кости, кровеносные сосуды. Когда я была студенткой на отделении литературы, мне довелось заучивать наизусть стихотворение Ибн Габироля, где говорилось, что мы созданы из протухшей гнили. Но как чист этот химический яд — белые, прозрачные кристаллы. Вот и земля — всего лишь зеленеющая кора, покров, сдерживающий то, что бушует внутри. Пальцы моего мужа я взяла в свои ладони. Этот жест вызвал у Михаэля такую улыбку, словно он давно просил у меня прощенья и, наконец, удостоился его. Я залилась слезами. Михаэль погладил меня по щеке. Прикусил губу. Не сказал ни единого слова. Погладил меня тем привычным движением, которым он гладил по голове нашего Яира. Это сравнение огорчило меня, и причину горечи я не могла объяснить. А может, это огорчение беспричинно.

— Когда ты выздоровеешь, мы уедем куда-нибудь далеко, — сказал Михаэль, — может быть, в кибуц Ноф Гарим. Возможно, оставим мальчика под присмотром твоей мамы или брата, а мы с тобой отправимся в дом отдыха. Наверно, в Эйлат. Или в Нагарию. Спокойной ночи, Хана. Я выключу свет и вынесу в коридор электропечку. Видимо, я допустил какую-то ошибку, хотя и не знаю, какую. То есть я не знаю, что я должен был сделать, чтобы предотвратить все это. И чего нельзя было делать, чтобы не довести тебя до такого состояния? В Холоне, в начальной школе, был у меня учитель физкультуры, которого звали Ихиам Пелед. Он прозвал меня «олух Ганс», потому что у меня были несколько замедленные рефлексы. Я был очень силен в математике и английском и сущим «олухо Гансом» на уроках физкультуры. У каждого человека ее свои достоинства и недостатки. Как это банально. И к делу не относится. Я хотел сказать тебе, Хана, что я — со своей стороны — очень рад тому, что мы женаты, и я — на тебе, а не на ком-нибудь другом. И я всегда буду стараться идти тебе навстречу, насколько я на это способен. Умоляю тебя — никогда не пугай меня так, как это было сегодня, когда я вернулся в полдень и нашел тебя такой. Очень прошу тебя, Хана. Ведь и я не из железа сделан. Я снова говорю банальности. Спокойной ночи. Завтра я сдам белье в прачечную. Если ночью тебе что-нибу понадобится, то, пожалуйста, не напрягай голоса, чтоб не повредить горлу. Ты просто можешь постучать в стенку: я буду сидеть в своей рабочей комнате, услышу и мигом приду. Вот здесь, на тумбочке, я приготовил полный термос с горячим чаем. А здесь — таблетки люминала. Прими его лишь в том случае, если никак не сможешь уснуть без него. Будет очень хорошо, если ты уснешь без таблеток. Я тебя очень прошу. Не так уж часто я обраш юсь к тебе с просьбами. А теперь, уже в третий раз — каким надоедливым я стал, — спокойной ночи, Хана.

На следующее утро Яир спросил:

— Мама, если бы папа был королем, — верно, я был бы герцогом?

— Если бы бабушка крылья имела, орлом в поднебесье она бы взлетела, — хрипло прошептала я, улыбаясь.

Яир молчал. Быть может, пытался представить суть рифмованной присказки, переводя ее на язык образов. Отверг нарисованную в воображении картину. И наконец, изрек вполне спокойно:

— Нет, бабушка с крыльями — это все равно бабушка, а не орел. Ты просто выдумываешь вещи, которых не может быть. Как в сказке о Красной Шапочке, когда они тащили бабушку из брюха волка. Но волчье брюхо — это не кладовка. И волки свою добычу рвут острыми зубами.

А у тебя все возможно. Папа всегда обращает внимание на то, что он говорит. Его разговоры — не от мыслей, только от знаний.

Михаэль — сквозь свист кипящего чайника, стоящего на газовой плите:

— Яир, поди-ка, пожалуйста, в кухню. Сядь и ешь. Мама больна. Перестань ей надоедать. Постыдись. Пожалуйста. Смотри, я тебя предупредил.

Симха, домработница Хадассы, развесила постельные принадлежности, чтобы проветрить их. Я покамест уселась в кресло. Волосы мои растрепаны. Михаэль спустился в бакалейную лавочку, чтобы купить хлеб, творог, маслины и сметану — по списку, который я сунула ему в руку. Сегодня он взял день отпуска. В коридоре перед зеркалом стоит Яир, ерошит свои волосы, причесывается и снова ерошит. И наконец, стал он самому себе корчить рожи в зеркале.

Симха выбивает матрас. Я смотрю и вижу поток золотых пылинок, карабкающихся вверх по солнечному лучу один из углов оконного проема. Тело мое охвачено сладостной слабостью. Нет страданий, но нет и успокоения. Есть только ленивая, глупая мысль: купить вскоре большой красивый персидский ковер.

Звонок. Яир открывает дверь. Почтальон отказывается вручить ему заказное письмо, потому что необходимо расписаться в получении. Тем временем Михаэль поднимается по лестнице, неся корзинку с продуктами. Он берет из к почтальона повестку о мобилизации и карандашом ставит свою подпись. Он входит в комнату, и лицо его сурово и празднично.

Когда же этот человек выйдет из себя? Хоть бы раз видеть его перепуганным до смерти. Ликующим. Беснующимся.

В самых простых словах объясняет мне Михаэль, что никакая война не может продлиться более трех недель. Ведь речь идет о локальной войне. Конечно, времена изменились. Сорок восьмой год не вернется вновь. Равновесие между сверхдержавами весьма шаткое. Теперь, когда Америка готовится к выборам, а русские увязли в Венгрии, появилась некая мимолетная возможность. Нет, ни при каких обстоятельствах не может быть продолжительной войны. Кстати, он-то служит в войсках связи. Он не пилот и не парашютист-десантник. Итак, есть ли повод для слез? Через пару дней он вернется и привезет мне в подарок настоящий арабский «финджан» для приготовления кофе. Ведь он все это говорит в шутку — с чего б мне плакать? Когда он вернется, мы отправимся путешествовать, как он и обещал мне. Побываем в Верхней Галилее. Или в Эйлате. Долго ли я собираюсь причитать по нему? Он просто съездит и вернется. Может, он и ошибается в своих предположениях, может, это только большие маневры, а не война. Если выпадет такая возможность, он будет писать мне с дороги. Ведь никогда еще, Хана, нам не выпадала такая возможность — обменивать письмами. Однако ему не хотелось бы меня разочаровывать, и лучше он заранее предупредит, что в писании писем он не слишком искусен. Итак, он тут же оденется, уложит свой армейский рюкзак. Стоит ли ему позвонить в Ноф Гарим и попросить мою маму, чтобы та приехала и побыла со мной до его возвращения?