Читать книгу "Шалинский рейд - Герман Садулаев"

1600 шалинцев уже записались добровольцами на эту новую войну. Так говорят. Официального сообщения не было. Официальный Грозный вообще выдерживает подчеркнутый нейтралитет. Никаких заявлений. На прямые вопросы пресс-служба отвечает, что Чеченская Республика – часть России и будет действовать в рамках, установленных Федерацией.

Все это уже было: война с Грузией, чеченские добровольцы.

Грозный помнит. Поэтому никаких заявлений, никаких комментариев. Ни одного сюжета по ТВ. Телекомпания «Вайнах» который день повторяет выступление министра по делам религии Ирака, посетившего Чеченскую Республику. Министра переводит с арабского на чеченский бородатый молодой мулла. Переводит цветисто. Я послушал несколько минут и ничего не понял. Странно слушать перевод с одного тарабарского на другой, тоже практически тарабарский.

Я переключил на другой региональный канал и наткнулся на удивительное шоу. Шоу называлось «Зов родной крови». Сначала анкетные данные молодого человека, его фото в мирной жизни и – оп-ля – его же фото с бородой и в лесном камуфляже. Комментарий: такогото такого-то 2006 года ушел из дома и не вернулся. По оперативным данным находится в банде Гакаева, зона действия – Веденский район. И так один за другим. Видимо, взяли источник или имели информатора в банде, заполучили имена и даже фото.

То есть, оказывается, банды в Чечне есть. По крайней мере, в Веденском районе и, по крайней мере, одна, гакаевская. И в недалеком 2006 году после полной и окончательной победы над сепаратизмом и ваххабизмом молодые люди пачками уходили в леса.

В эфире телевидения к бандитствующему сыну обращается мать или отец. С призывом сложить оружие и вернуться домой, подкрепленным 20-минутной проникновенной речью. Я удивляюсь: ведь на верную смерть зовут детей.

Потом мне расскажут, что это специальная акция местных властей: верни своего сына из леса или собирай манатки и двигай из нашего муниципального образования, куда хочешь, вплоть до неизвестного направления.

И это опять неофициальная информация.

Выступающие кажутся очень искренними.

Я вспоминаю, что также искренне похожие люди призывали народ на джихад, он же отечественная война за свободу. Говорят, что чеченцы – прирожденные воины. Но это брехня. А вот что действительно верно, так это то, что чеченцы – прирожденные агитаторы. Простые люди без особого образования и опыта публичных выступлений говорят на камеру 20 минут без перерыва, без пауз, без заминок, без слов-паразитов, без бумажки и подсказок, на чистом и образном чеченском языке. Вчера звали на войну, сегодня зовут с войны. И всегда очень эмоционально и убедительно.

И я сам такой. От этого мой непременный пафос и пропагандистский тон. Но я буду лечиться, правда. Нам всем нужно вылечить голову. Как это сделал Салман Радуев.

В 1999 году в Чечне российские войска с минимальными боями и потерями занимали один населенный пункт за другим. С запада двигалась группировка под командованием генерала Шаманова, с востока группировка под командованием генерала Трошева. Территория независимой Ичкерии съеживалась как проколотая шина. По базам, объектам инфраструктуры (включая больницы и родильные дома), мостам и просто городам и селам на территории, еще не занятой Россией, непрерывно наносились ракетно-бомбовые удары.

С конца октября в Шали начали появляться эмиссары будущей власти. Органы управления формировались в Москве из эмигрантов, сторонников оппозиции Дудаеву, покинувших Чечню после провала первой кампании. Затем «правительство в изгнании» переехало в Моздок под крыло войскового штаба. И из Моздока началась инфильтрация пророссийских ставленников и агентов на территорию еще не оккупированной Ичкерии. Они встречались с ключевыми персонами, вели подготовительную работу. Убеждали открыть ворота, впустить федеральные войска. Собирались какие-то советы старейшин. Никакой особенной конспирации агитаторы не соблюдали. Просто приезжали к своим родственникам и встречались со своими знакомыми, чтобы за чашкой чая в гостиной или на веранде обсудить грядущее. Чечня – страна маленькая, у каждого найдется в Шали и родственник, и друг. А многие московские эмигранты сами были шалинскими, родом из наших мест.

Мне до них не было никакого дела. По-хорошему, это была задача служб безопасности Ичкерии – выявлять подрывные элементы, задерживать подозрительных личностей. Людей со всяческими шевронами хватало, но мышей они не ловили. Аллах знает, чем они все занимались. А мне тем более было все равно и недосуг. Я был не службистом и не полицейским, а просто командиром резервистов – то есть армейским офицером, даже не разведчиком, не говоря уже о контрразведке.

И если совсем начистоту, я сочувствовал «националпредателям». Мне казалось, что с их помощью может начаться хоть какой-то переговорный процесс и остановится кровопролитие.

Наступила зима. Бесснежная, бесприютная. Сады чернели голыми ветвями, небо выцвело, затемнилось, скрылись в тяжелой облачности синие горы. Порой шел тоскливый холодный дождь. К подошвам налипала грязь, бурая глина, смешанная с жухлой травой.

Каждое хмурое утро я просыпался от дрожи в остывающем теле. Наши дома отапливались газом, газ перестал идти: где-то бомба разрушила газопровод. Я включал электрическую печку, включал старый электро-нагреватель, сделанный в форме камина, но тепла накаленных спиралей не хватало, чтобы прогреть даже одну спальню. И электричество стали отключать все чаще, перерывы в электроснабжении становились все дольше. На электричестве работал насос водонапорной башни – несколько часов без света, и вода тоже переставала течь из кранов.

Помнится, тогда начала болеть спина. Может, от холода, от бытовых неудобств, от задавленного стресса. По утрам я еле сползал с кровати, скрюченный болью. Хотелось распарить болящие кости в горячей ванне, но о целой ванне горячей воды можно было и не мечтать. Условия тогдашней жизни – без газа, без тепла, почти без воды и часто без электричества – казались мне адскими. Я еще не знал, что ждет меня совсем скоро: ночевки в развалинах и в сыром холодном лесу, когда любая крыша над головой будет восприниматься как невероятная степень комфорта.

Почти целый день проходил в борьбе за существование: как-то помыться, согреться, приготовить еду, постирать. Все требовало ненормальных усилий. Но это помогало не думать. Не вспоминать обо всем, что было, и не бояться того, что нас ждет. Ведь будущее близилось, оно придвигалось к нам каждый день гулом канонады, и самолеты-разведчики каждый день летали все ниже и ниже над землей, как будто свод неба неумолимо стремился вниз.

Я давно со всеми вещами перебрался в родительский дом, нужно было присматривать за ним, чтобы случайные мародеры-«индейцы» не разграбили и не спалили. Вечерами я садился в отцовской библиотеке и при свете керосиновой лампы читал. Читать романы мне не хотелось, я штудировал тома Маркса, Энгельса, Ленина – других философских книг у отца, собиравшего библиотеку в советское время, не было. Это чтение оказалось довольно интересным. Низко склонив голову над столом и едва не высунув язык от усердия, я что-то подчеркивал, подчеркивал и делал выписки в мятые желтеющие тетрадки. И записывал свои мысли и выводы, которые казались мне, конечно, очень важными и глубокими.