Читать книгу "Жертва всесожжения - Лорел Гамильтон"

– Он – всего лишь один из совета. Он не можетдоговариваться за всех нас, – вмешался Падма. – Он может заставитьнас отпустить вас сегодня, но ничего более. Не может дать вам свободу безголосования всех, кто здесь представлен.

– Значит, его обещание – пустой звук.

– Если бы мне только в голову пришло, что ты просишьбезопасности на все время нашего пребывания, – сказал Странник, – ябы просил большего, чем правды о смерти Колебателя Земли.

– Мы заключили сделку. Я свои обязательства выполнила.

Он попытался скрестить руки на груди, но пришлось свести ихна животе – груди Ханны лежали на сгибах рук. У женщин неподходящая конструкциядля крутого вида.

– Ты все время создаешь мне проблемы, Анита. Мудреебыло бы не быть такой проблемной.

– Угрожай как хочешь, – ответила я, – носегодня ты нас тронуть не можешь.

– Не вбивай этого себе в голову. – Его голос упална пару октав, медленно вырываясь из горла Ханны.

Я обошла стол и встала у Рафаэля в головах, желая погладитьего волосы и не решаясь. Слезы напирали из меня, давя на глаза.

– Раскуйте его. Он идет с нами, иначе твое слово плевкане стоит, Странник.

– Я его не отдам, – упрямо сказал Падма.

– Ты сделаешь как тебе скажут, – ответил емуСтранник.

Я отвернулась от изуродованного тела Рафаэля. К тому же я нехотела, чтобы противник видел мои слезы. Отвернувшись от Рафаэля, я оказаласьлицом к Сильвии – и остолбенела.

Штаны болтались у нее возле щиколоток, туфли не были сняты.Я шагнула, еще раз и почти подбежала к ней, опустившись на колени. БедраСильвии были измазаны кровью, руки сжаты в кулаки, глаза крепко зажмурены. Оначто-то шептала, очень тихо, повторяя вновь и вновь. Я дотронулась до нее, и онавздрогнула, заговорила чуть громче, но я могла расслышать только одно слово:«Нет, нет, нет». Снова и снова, как мантра.

Я заплакала. Сегодня днем я говорила насчет всадить вСильвию пулю, а теперь я плакала от жалости к ней. Какой из меня, к черту,крутой беспощадный социопат. У меня с Сильвией были свои счеты, но такое... онаже вообще не любила мужчин ни при каких обстоятельствах. Поэтому все это былоеще хуже, еще оскорбительнее. А может быть, я просто помнила ее гордой,уверенной в себе, и видеть ее вот такой было для меня невыносимо.

– Сильвия, Сильвия, это я, Анита! – Меня тянулопоправить ее одежду, но я не решалась до нее дотронуться, пока она не поймет,что это я. – Сильвия, ты меня слышишь?

К нам подошел Джейсон:

– Дай я попробую.

– Она не захочет, чтобы ее касался мужчина.

– Я не буду ее касаться. – Он опустился на пол сдругой стороны от нее. – Но я пахну стаей, а ты нет. – Он поднес рукук ее носу, тщательно следя, чтобы не коснуться ее. – Почуй запах стаи,Сильвия. Ощути утешение нашего единства.

Она перестала твердить «нет», но и только. Даже глаз неоткрыла.

Я встала, посмотрела на тех, кто был в комнате.

– Кто это сделал?

– Она могла в любой момент это прекратить, –сказал Падма, – отдав мне стаю. Все бы кончилось. Она могла получитьсвободу.

– КТО ЭТО СДЕЛАЛ? – завопила я.

– Я, – ответил Падма.

Я уставилась в пол, а когда подняла глаза, «узи» смотрел наПадму.

– Я тебя пополам разрежу.

– Ма petite, ты попадешь в Рафаэля и, возможно, в меня.Автомат сделан не для стрельбы по одиночной цели в толпе, но пули из браунингаПадма переживет. Я затрясла головой.

– Он умрет. За это он умрет.

Странник встал рядом с Падмой.

– И это тело ты тоже убьешь? – Раскинув руки, онзакрыл Падму собой. – Убьешь возлюбленную твоего друга Вилли?

Слезы были так горячи, что прожигали полосы на щеках.

– Прокляты, будьте все вы прокляты!

– Падма не лично сделал это с твоей подругой, –сообщил Странник. – Изнасиловать женщину может любой мужчина, но снятьшкуру с живого оборотня – лишь мастер своего дела.

– Тогда кто? – чуть спокойнее спросила я. Стрелятьиз автомата я не стану, и мы все уже это знали. Я выпустила «узи», он повис наремне под пальто. Охватив рукоятку браунинга, я стала обдумывать этот вариант.

Жан-Клод направился ко мне – он слишком хорошо меня знал.

– Ма petite, мы все можем уйти отсюда беспрепятственно– по крайней мере на эту ночь. Этого добилась ты. Не погуби своей работы радимести.

В дверь вошел Фернандо, и я поняла. Может быть, он был неединственный, но он среди них был. Фернандо ухмыльнулся мне в лицо:

– Странник не дал мне Ханну.

Меня начало трясти – мелкой дрожью, возникшей в руках, захватившейплечи, все тело. Никогда никого мне так не хотелось убить, как вот этого здесьи сейчас. Он скользнул босиком вниз по лестнице, поглаживая линию волос,начинавшуюся у него на животе, потирая руки о шелк собственных штанов.

– Может, мне и тебя удастся приковать к стене, –сказал он.

Я почувствовала, как по моему лицу расплывается улыбка, исказала очень старательно – иначе бы завопила, застрелила бы его. Это я зналатак же точно, как то, что здесь стою.

– Кто тебе помогал?

Падма остановил сына, обняв его руками. На лице Мастеравампиров отразился неподдельный страх. Сын его был слишком самодоволен илиглуп, чтобы понять ситуацию.

– Я сам справился.

Смех, который из меня вырвался, мог бы задушить горечью.

– Столько вреда ты бы один не наделал. Кто тебепомогал?

Странник положил руку на плечо Фернандо:

– Другие, безымянные. Если эта женщина сможет теберассказать, пусть. Если нет, значит, тебе не надо знать. Охотиться на них ты небудешь, Истребительница.

– Сегодня – нет. – Трясущая меня дрожь стала стихать.Ледяной центр моего существа, то место, где я отказалась от части самой себя,стал расширяться, заполняя меня. Я была спокойна, смертельно спокойна. Могласейчас перестрелять их всех, не моргнув глазом. – Но ты сам сказал.Странник: будут и другие ночи.

Джейсон что-то тихо говорил, и Сильвия отвечала. Я глянулана нее. Она не плакала. Лицо ее побледнело и окаменело, будто она держала всевнутри, крепко и туго. Джейсон отстегнул цепи, и Сильвия сползла вниз. Онпопытался подтянуть ей штаны, но она его оттолкнула.

– Позволь я помогу, – предложила я.

Сильвия хотела подтянуть штаны сама, но руки ее неслушались. Она повозилась и рухнула набок в слезах.

Я начала ее одевать, и она не мешала мне. Где могла, онапомогала, но руки у нее так тряслись, что она мало что могла сделать.