Читать книгу "Бриллиантовая пыль - Светлана Марзинова"

Нинка несколько раз ходила к местному шаману — все выясняла, что к чему, все пытала, сможет ли тот приготовить бриллиантовый порошок и существует ли от него противоядие. Выяснила, что такое противоядие действительно есть. Но секрет его знают только старые удаганки, которых осталось в Якутии очень, очень мало. Она долго думала, взвешивала все «за» и «против», советовалась с дедом, обсуждала план с возлюбленным. И наконец решилась. Алексей Яковлевич ее, конечно, отговаривал, убеждал как мог, что все это может оказаться фальшивой надеждой, основанной на предрассудках, и этими зельями она только погубит парня. А не ровен час и сама пропадет, пойдет под суд, если что-то сорвется. Но девушка была упряма — в ней полыхала любовь.

Скрепя сердце дед согласился помочь молодым в этой безумной, невиданной авантюре. Он раздобыл алмазы для изготовления смертельного порошка. А удаганку, знавшую секрет противоядия, неожиданно помогла сыскать Имъял. Уж как Нинка сумела найти общий язык с женой его сына, этой чудной якуткой, знает один Бог. Ведь Имъял была очень замкнутой да и по-русски говорила с трудом. Но наверное, любящему сердцу открываются все пути, и ведут их по ним сами ангелы. Хотя в таком-то деле скорее уж демоны. От удаганки, к которой свозила ее Имъял, Нина вернулась окрыленная, со сверкающими глазами, в которых так и искрилось ожидание близкого счастья. И привезла сразу два кисета: для пущей уверенности она попросила старую ведьму изготовить оба порошка — и яд, и противоядие.

Андрею, видно, очень уж хотелось на волю. Время наступало для авантюристов самое что ни есть выгодное: перестройка, дележка, новые возможности. А ему еще пять лет трубить — выйдет, ничего не останется, все расхватают. Оттого он и согласился на тот безрассудный план, цепляясь за любую попавшуюся соломинку, лишь бы получить свободу. Дед потом его спрашивал: как же он на такое решился? Шутка ли — смерть и воскрешение, не страшно ли было? А он только смеялся в ответ: кто, мол, не рискует, тот на нары не попадает.

Что ж, риск оправдал себя. Нина дала Андрею зелье, тот долго бился в конвульсиях, задыхался, сворачивался в судорогах, которые наблюдали все начальники и надзиратели колонии. Через три дня парень будто бы умер. Его смерть констатировала сама же Нинка, записав в бумагах, что заключенный Крашенков скончался от острой кишечной инфекции. Андрей был детдомовцем, без роду без племени, и за его смерть никто бы и не спросил. Во избежание распространения непонятного вируса Нина настояла на том, чтобы тело спешно хоронили на тюремном кладбище. Начальство с такой спешкой согласилось — умер и умер, быстрее избавиться надо, не то не ровен час комиссия какая в колонию нагрянет, неприятностей не оберешься. Все было Ниной рассчитано по минутам — чтобы гроб был закопан уже в сумерках, перед наступлением ночи. Чтобы, как только уйдут с кладбища тюремные работники, они с дедом, прибывшим туда заранее на стареньких «Жигулях», могли как можно быстрее выкопать его и дать «покойнику» противоядие.

Даже и сейчас при воспоминании о той жуткой ночи деда передернуло: до чего было страшно на кладбище, прямо мороз по коже! Ужас охватывал их и от сознания, что разрывают они свежую могилу — а ну как поймают? — и от страха, что Андрей там действительно мертв и никакой порошок ему не поможет. Дед до последней минуты не верил в чудесное воскрешение, считая все это мистификацией, думая, что Андрей впал в какой-то летаргический сон или только притворился мертвецом. Но Нинка божилась, что когда клала своего любимого в гроб, то пульса у него не было. Однако жив он там или мертв, теперь было дорого каждое мгновение. Как сказала удаганка, она наколдовала так, что смерть станет необратимой ровно через три дня, час в час, минута в минуту от приема первого порошка. Нина, правда, подстраховалась и устроила похороны чуть раньше рокового часа.

Откопав гроб, они его живо вскрыли, достали бездыханного парня, и Нинка прямо там, на разрытой земле, занялась его оживлением. Влила ему в рот разбавленный удаганский порошок-противоядие и все щупала пульс, целовала бескровные губы и молилась неизвестно кому — то ли духам шаманским, то ли Христу, то ли Аллаху, то ли еще какому неизвестному всемогущему. Пока дед водружал обратно фанерную крышку ящика и закапывал могилу, она нянчила на своих руках безжизненное тело парня, обтирала ему зачем-то лоб, поправляла пряди волос, отряхивала с него землю. Алексей Яковлевич только вздыхал, охал да приговаривал шепотом: «Ох, Одесса-мама! Чего натворили, чего наделали!» — чувствуя, что следующей ночью придется им проделывать всю эту операцию обратно и хоронить парня теперь уже по-настоящему.

Но когда они привезли его в город — причем по глухой таежной дороге пришлось трястись около двух часов — и уложили на диване в Нининой комнате, исходившая слезами все это время девушка внезапно воскликнула: «Есть! Есть пульс!» Алексей Яковлевич прибежал из кухни, где сидел за столом со стаканом крепчайшего самогона, пытаясь прийти в себя, и, не веря своим глазам, увидел, как дрогнули губы мертвеца, как затрепетали его ресницы. «Ну слава тебе, Господи!» — облегченно вздохнул он и сам чуть не заплакал от радости.

Дальше дело было только за Ниной. Она выхаживала парня со всем рвением влюбленной женщины и используя все свои медицинские навыки. На работе взяла «за свой счет», чтобы неотлучно быть при Андрее, не упуская ни единого его вздоха. Еще два раза ездила в тайгу, к удаганке, та дала ей какое-то снадобье, чтобы больной побыстрее поправился. Но теперь, кажется, Нинка уже больше полагалась на официальную медицину — колола Андрею укрепляющие витамины, делала промывание желудка, клала грелки с горячей водой в ледяные ноги, отпаивала куриным бульоном. Впрочем, и про шаманскую настойку не забывала — обязательно давала три раза в день по чайной ложечке густого вонючего варева. Больной быстро шел на поправку и не сводил влюбленных, благодарных глаз со своей спасительницы.

Дед тем временем наведался к одному человеку, тот под большим секретом пришел к ним в дом, сфотографировал бледного, подстриженного кое-как в домашних условиях Андрея и состряпал парню новый паспорт. А за дополнительную плату даже и трудовую книжку ему склепал. И стал он с тех пор зваться Андреем Кирилловичем Легостаевым, заимел специальность и трудовой стаж инженера-строителя. А от старой жизни у него осталось только имя — Андрей.

После его окончательного выздоровления Нинка решила вместе с ним поскорее покинуть город. Родне и любопытным, кому попался Андрей на глаза, рассказали легенду: как прибыл Легостаев в Мирный устраиваться на стройку, как стало ему вдруг плохо и он упал без сознания прямо возле их дома, как она дотащила его до квартиры и принялась лечить и как они друг друга полюбили — ну буквально в один день. Климат здешний Андрею якобы вовсе не подошел, и потому они надумали ехать в Москву, где он устроится на строительство, а Нинка пойдет врачихой в больницу. Перед отъездом они тайком съездили на мнимую могилу Андрея — мало им было острых ощущений. Тогда же, на той могиле, Андрей решил соригинальничать и надел на ногу Нины эту медную побрякушку, якутский браслет, приобретенный им за неимением денег вместо обручального кольца в городском универмаге. Для девушки он стал символом любви, необычной истории их знакомства, памятным знаком воскрешения Андрея из мертвых с помощью древней якутской магии.