Читать книгу "Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин"

Но барышня не слушала Лыкова:

— Прошедший соборование и выживший считается в народе как бы другим человеком. Обычно он меняет имя. Состоящий в браке начинает воздерживаться от супружеского сожития. И почти всегда такой человек уходит в монастырь. А я? Куда я пойду? Калекам не место в монастыре. Им нигде не место.

Полина Мефодиевна захлопала длинными ресницами, готовая уже разрыдаться, но снова, как тогда дома, удержалась. Это делалось одним моментом — вот блестят слезы и хлынут сейчас ручьем, однако пробегает гримаса, и барышня уже улыбается. Сильный характер…

Дальше беседа пошла ровно, и через четверть часа гостья удалилась. Алексей снова увидел ритуал выноса кресла на улицу руками угрюмых бородачей Акима и Еллия.

Едва Лыковы успели пообедать, как явились новые гости — Бекорюков с Готовцевым. Коллежский асессор представил их жене и тут же увел в кабинет.

— Итак, господа, — сказал он, пододвигая к себе бумагу и карандаш, — рисую еще раз. Вот хозяйство Выродова. К дому пристроены слева конюшня, а справа хлев, они образуют закрытый двор. Скорее всего, ребята Челдона ночуют вот тут, на сеновале, над лошадьми. Сам главарь, опять же по моим предположениям, спит в летней каморке; вот она на плане. Предлагаю захват производить следующим образом. Я перелезаю через забор со стороны леса, открываю изнутри калитку и впускаю внутрь Галактиона Романовича. Он встает здесь, у поленицы, и берет на прицел сеновал. Вы, Помпей Ильич, занимаете позицию с другой стороны конюшни, снаружи забора. Когда сеновал оказывается на мушке, я проникаю в сени, оттуда в каморку, где и захватываю Челдона.

— Живым? — перебил сыщика Бекорюков. — Вы же, помнится, собирались его… бах!

И пальнул в Лыкова из пальца.

— Если он проснется и окажет сопротивление, то умрет на месте. А если спит?

— Ножом в шею, и всех делов, — подал голос воинский начальник.

— Нет, Помпей Ильич, спящих резать я не любитель. Делал это с турками на Кавказе, когда караулы снимал, но то война. А здесь… Я оглушу Челдона и свяжу. Мы получим «языка», который и прояснит нам, есть ли маньяк в его банде. Так вот. Спеленав Челдона, я возвращаюсь в сени и стреляю оттуда по крыше сеновала. Для острастки. Вы тут же поддерживаете меня огнем. Берите прицел под самый конек. Когда над головами гайменников с трех сторон засвистят пули, они, естественно, бросятся в единственную сторону, откуда не стреляют. А именно: сиганут из торцевого окна прямо через забор в лес. Пусть убегают — они нам не интересны, и воевать с шестерыми ни к чему. Уезд бандиты покинут уже к утру. Нам достанутся главарь, все трофеи и семья укрывателей. Как вам такой план?

— Может получиться, — констатировал Готовцев.

— Если хозяин с сыном не ударят по нам с тыла, — возразил Бекорюков. — Если бандиты с перепугу не окажут сопротивление, вместо того чтобы убегать. И если Челдона удасться захватить с самого начала сшибки. Три «если». Многовато…

— Перед боем никогда не удается предусмотреть всего. Выродовы наверняка при первых же выстрелах забьются под лавки. Челдон… у него очень мало шансов помешать мне. Ну, а если его люди начнут сопротивляться — перебьем их к чертям!

На этом совещание закончилось. Капитан со штабс-ротмистром ушли, и до конца дня в особняке на Дворянской не произошло больше ничего интересного.

Бекорюков же, вернувшись к себе домой, обнаружил, что его дожидается сыскной надзиратель Щукин:

— Иван? Что случилось? Не могло до завтра подождать?

— Завтра вы, ваше благородие, с утра на облаву уедете, и неизвестно, когда вернетесь. Подпишите вот запрос, а я разошлю его телеграфом в Нижний, Кострому и Москву.

Исправник прочитал поданную ему Щукиным бумагу:

«Прошу сообщить, располагает ли ваше отделение сведениями на субъекта, называющего себя Форосковым Петром Зосимовичем. Приметы: возраст около 35 лет, рост 2 аршина 8 вершков, телосложение крепкое, волосы русые прямые с сединою, усы торгового типа, над правой бровью короткий шрам. Представляется механиком. Подозревается в совершении вооруженного грабежа. Прошу дать ответ незамедлительно.

Варнавинский уездный исправник

Штабс-ротмистр Бекорюков».

— Форосков — это который вчера в кабак к Коммерческому приходил?

— Так точно.

— И как он тебе?

— Малый ловкий, но шибко много о себе мнит. Стращать меня вздумал…

— Тебя? Плохой он физиономист! А чего ему у нас понадобилось?

— Хочет отсидеться. Видать, наследил где-то, тихий угол занадобился. А перед отъездом просит разрешения подломать чей-нибудь богатый дом.

— Вот как? Во вверенном мне уезде? Экий народ стервец пошел… И что ты ответил?

— Я думаю, надо его навести. Кто уж у нас кочевряжиться стал, оброк не платит? Попов?

— Попов, жадюга.

— Вот его пусть и почистит. А когда с вещами наружу выйдет, тут я и появлюсь. При попытке бегства…

— Убивать нежелательно. У нас тут и так черт-те что творится. Ты когда мне маньяка поймаешь, Щукин? Ведь четвертая жертва уже! Эдак скоро тут ни тебя, ни меня не будет — выгонят всех к шайтанам! Неужели во всем уезде нет никого подходящего?

— Ищу, ваше благородие. Не простое дело. Разрешите после среды покататься, беглых по деревням пошарить.

— Да, базар пройдет, и поезжай. Лыкова с собой возьми, он человек оборотистый. Вдвоем спокойнее.

— Слушаюсь. Так как насчет Фороскова? Можно мне его стрельнуть? Скользкий и тертый, сразу видать. Обещает дать в Костроме на допросе ложный донос, замешать и меня, и вас!

— А кто его, дурака, в Кострому отпустит?

— Он политику хочет здесь показать, на первом допросе. Тогда, по закону, далее мы его держать не имеем права, а обязаны сразу же доставить в Кострому, в губернское жандармское управление. А там, сами понимаете… Обнаружу, говорит, ваше все мздоимство!

— Ну и скотина!

— Часть краденых вещей я при нем оставлю, а ценное что заберу. Успел-де кому-то из сообщников передать, а кому — теперь уже не спросишь. Таким макаром мы и грабеж раскроем по свежим следам, и Попова накажем. И заработаем чуток…

— Грабеж раскрыть — это хорошо. Это очень кстати. А то Кострома уже ногами топает. К нам выехал с инспекцией советник губернского правления Ниродлюрцов. Дождались! Ищи, Щукин, ищи мне маньяка! Или хоть кандидата представь на эту должность!

— Овец не стало, так и на коз честь пала? — ухмыльнулся надзиратель.

— Кого хочешь, но предъяви!

17. Ваня Модный

Форосков зашел в знакомый кабак в четвертом часу. Варнавинцы, как и все истинные русаки, считали своим долгом напиться в воскресный вечер до потери чувств. Заведение Коммерческого ломилось от посетителей. Многие, не имея где сесть, пили и закусывали стоя. Иногда из-за места на скамье вспыхивали злые потасовки. В таких случаях хозяин кивал Ване Модному. Из-за «табль дота» вставали два-три горчишника и вышвыривали буянов на улицу. Водка лилась рекой. Казалось, весь город пройдет сегодня мимо стойки Нила Калиновича…