Читать книгу "Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин"

— Иван Иванович, за вами из управления прислали.

— Чего там еще? Занят я. Ничего не могут без Щукина.

— Эта… опять… тело нашли.

— Черт! — Сыскной надзиратель вскочил и бросился к двери. На пороге остановился:

— Петр Зосимович, будем считать, мы договорились. Делайте свою коммерцию и никого не опасайтесь. Дня через три я к вам загляну еще раз.

— Буду очень обязан, Иван Иванович!

Форосков снова провел весь день в неспешных прогулках. Он видел погром и наблюдал, как толпа избила и чуть не покалечила Лыкова. С трудом удержался, чтобы не вмешаться… По счастью, исправник подоспел вовремя, и обошлось малыми потерями.

Петр осмотрел все дома в Варнавине, которые можно было бы назвать богатыми. Если бы он действительно готовил налет, кого бы выбрал в жертву? Особняк Смецких, усадьба Нефедьевых, хоромы купцов Попова, Селиванова и Красильникова, флигель княгини Трубецкой, палаццо предводителя Верховского. Всего семь. Еще помещение переводной конторы[65]и казначейство. Больше ничего заслуживающего внимания. Если уж играть роль «темного человека», налетчика-гастролера, нужно искать подходы. Знакомиться с прислугой, посещать богатые дома под надуманными предлогами. Если за ним будут следить, пусть видят, что он не сидит без дела.

Петр думал также и о Щукине. Такой опытный человек не удовлетворится первой беседой и попробует проверить личность приезжего гостя. Скорее всего, разошлет запросы в соседние губернии и, может быть, в Москву. На сей предмет Ивану Иванычу уже заготовлены сюрпризы…

Вечером Форосков снова встретился на улице с Лыковым, но тот не подал никакого знака. Петр и сам не семафорил: сообщить ему было нечего. А между тем убили еще одного ребенка… Петр засел сначала в ермолаевской пивной, затем перебрался в закусочные комнаты лавки Мокрецова, откуда перешел в ренский погреб Бугрова. Пил портвейн, заедал пиво моченым горохом, играл на бильярде. А еще толковал с обывателями. Представлялся торговым человеком по части механизмов. Наводил разговоры на утреннее происшествие и внимательно слушал. Страшная новость охотно обсуждалась, но обыватели не подсказали сыщику ни одной зацепки.

Засыпая, Форосков решил: завтра он берет в оборот Ваню Модного. Алексей Николаич велел его прощупать.

16. Смецкая и другие

В воскресенье Лыков приходил в себя после кулаков варнавинских молотобойцев. Лицо его сильно опухло, разбитая губа саднила и не заживала, один зуб шатался. Однако к следующему утру коллежский асессор намеревался полностью восстановиться. Алексей сидел в кабинете и смазывал «веблей». К обеду должны были прийти штабс-ротмистр Бекорюков и капитан Готовцев. Предстояло обсудить и окончательно утвердить план, разработанный Лыковым.

Неожиданно из коридора послышались женские голоса и легкий стрекот колесных спиц. Смецкая приехала! И действительно, через несколько минут Степан передал просьбу супруги показаться в гостиной.

Полина Мефодиевна была на этот раз в модном бархатном спенсере и необычном платье из переливающейся ткани с набивным рисунком. (Варенька объяснила потом, что это ткань «омбрэ», последняя модная новинка сезона.) Сколько же нарядов у инвалидки?

Гостья немедленно завела разговор о вчерашнем преступлении и тут же перевела его на погром аптекаря:

— Вольно же вам было, Алексей Николаевич, подставлять свою голову за какого-то еврея!

— Он такой же подданный Российской империи, как и мы с вами. И потому имеет право на защиту.

— Такой же, да не совсем! Не зря же это племя пользуется всеобщей ненавистью со стороны народа. Стоит ли их защищать, если они сами нарываются на погром своим поведением?

— Чего же ужасного сделал Бухвинзер, что его давеча чуть не убили? Порошки обвешивал? Микстуры разбавлял? Единственный в городе аптекарь. Теперь он повесил на дверь замок и уехал в Кострому. Может со страха и не вернуться. Жителям Варнавина стало от этого легче?

— Он еврей и отдувался за своих единоверцев, поголовных жуликов и проходимцев. Просто так не ненавидят!

— Опять я слышу это слово. Полина Мефодиевна, вы считаете ненависть критерием истины? Народ, на который вы так охотно ссылаетесь, ненавидит полицию. Всю, без разбора. Сам многократно на себе испытывал. Мешает полиция народу! Прикажете распустить ее? Крестьянство ненавидит помещиков. Их тоже следует громить? Присмотритесь вокруг. Между простолюдином и барином — пропасть. Она всегда была и всегда будет. Если, не дай Бог, в этой стране начнется бунт, не останется ни нас с вами, ни самого народа. Будет одно перемешанное стадо, где все против всех и побеждает более сильный.

Смецкая озадаченно замолчала и сочла за лучшее переменить тему:

— Бекорюков заезжал и хвастался, будто он как раз вовремя подоспел вам на помощь. Так ли это?

— Чистейшая правда. Я уже лежал на земле, почти без сознания. Публика Галактиона Романовича боится! Хватило одного его появления, чтобы погромщики разбежались.

— А я была без сознания четыре дня, — вдруг мертвым голосом произнесла барышня. — Очнулась, а надо мною стоят священники. Много священников. Конечно, я подумала, что умираю. Но потом мне объяснили, что это соборование. И лишь после него можно умирать…

В гостиной сделалось тихо. Варенька замерла с чашкой в руках и глядела на свою приятельницу с крайним сочувствием. А Полина Мефодиевна, бледная и от этого еще более красивая, невидящим взглядом смотрела в окно:

— Когда же обряд закончился, мне сначала сделалось хорошо-хорошо. Легко, воздушно. Все житейские мелочи и обиды отлетели, как шелуха. Я почувствовала, что завершаю свой путь на этом свете. Что иду к Богу, скоро увижу Его, и Он рассудит меня и мои прегрешения. И начнется мир иной, незнакомый, но вечный. От этой неизвестности и неотвратимости мне не было страшно. Я принимала любой Его жребий, сколь бы тяжел он ни был. Я уже горела, я не жила. И вдруг… Оказалось, мне надо возвращаться. В прежний мир. После того как я уже стояла в высшей точке своего земного бытия! Уже открылась новой жизни! Это был удар.

— Но не для вашего отца.

— Ах, зачем вы про папа! Речь же обо мне… Теперь такой вакуум вокруг, такая пустота. Зачем Он вернул меня сюда? Зачем эта жизнь после смерти? Вы же знаете, как смотрит на это народ. Человек, которого соборовали, уже не принадлежит этому миру. Но, выжив после елеосвящения, он не оказывается и в том, загробном мире. Несчастный как бы застревает между двумя состояниями, он — ничей. Везде чужой!

— Это темное суеверие, Полина Мефодиевна, и церковь его осуждает. Просто Бог не закончил вас испытывать. Он вернул вашу душу к живым, и земной ваш путь еще не пройден. Вы как христианка должны принять Его решение. Не нам судить, каков наш век. Вокруг много несправедливости, которую нужно исправлять; много можно совершить добра. Вы окружены любящими вас людьми, не стеснены в средствах. Работы непочатый край!