Читать книгу "Через мой труп - Миккель Биркегор"

Я решительно выпрямился и недоуменно развел руками:

— Так что же я сделал?

Ожидая ответа, я лихорадочно пытался вспомнить, чем же еще мог вызвать ее гнев, что сказал, сделал или же, наоборот, не сделал, однако, на ум не приходило ровным счетом ничего.

— Как ты мог только представить себе подобное в отношении нашей дочери? — наконец сказала Лина.

Интервью! Ну конечно же виной всему было интервью. А я-то в тот момент был настолько опьянен триумфом, что не в состоянии был представить себе такую реакцию жены на мое интервью по телевидению. Да и как я мог? Ведь, если судить по моим собственным впечатлениям, а также по реакции Линды Вильбьерг, беседа сложилась просто фантастически удачно.

Я шагнул в сторону Лины. Самым правильным сейчас было бы подойти к ней, обнять, попытаться утешить, успокоить и все объяснить, однако запах секса и Линды Вильбьерг, которым насквозь все еще были пропитаны мои тело и одежда, удержали меня от этого. Линда же расценила это как своего рода стыдливые колебания. Она отвела от меня взгляд. На ее лице читалась твердая решимость.

— Значит, это правда, — сказала она. — Ты воображал себе мучения и убийство моей дочери.

— Да я вовсе не это имел в виду, — запротестовал я. — Да я… я бы никогда и ни за что…

— Тебе не кажется, Франк, что все это не совсем нормально?

Я энергично замотал головой.

— Да я бы никогда не причинил ей ни малейшего вреда, — возразил я. — Ничто на свете не дорого мне так, как Ироника.

Лина снова посмотрела на меня. В ее глазах сквозило недоверие.

— Но ведь я прочла книгу, Франк, — медленно и с нажимом сказала она. — У меня просто в голове не укладывается, как ты только мог думать об этом, находясь с Вероникой.

Я беспомощно огляделся по сторонам, пытаясь отыскать взглядом главную героиню нашего спора, которая, присутствуя при написании книги, одобрила каждую ее строчку. Чтобы разрядить ситуацию, я отчаянно нуждался в ее поддержке.

— Она у деда, — сказала Лина.

Мне казалось, что противоречивые чувства разрывают меня напополам. С одной стороны, меня мучило сильнейшее раскаяние за измену Лине, с другой — переполнял гнев за то, что мои действия были столь превратно истолкованы. Оба эти чувства были столь сильны и так точно уравновешивали одно другое, что я был абсолютно не в силах что-либо предпринять. Просто стоял и молчал, глядя на жену, не пытаясь ни защититься, ни попросить прощения.

Некоторое время Лина не сводила с меня глаз. Так и не дождавшись никакой реакции, она тяжело вздохнула и поднялась с кресла.

— Что ж, дальше так продолжаться не может, — сказала она. — Мне нужно время, чтобы все обдумать.

Я шагнул было к ней, однако она предостерегающе выставила вперед руку.

— В одиночестве, — решительно прибавила она и направилась к двери.

Когда она проходила мимо меня, я инстинктивно отшатнулся: мне все еще продолжало казаться, что от меня исходит устойчивый запах Линды. На Лину же это подействовало так, как будто я ее оттолкнул. Я по-прежнему не знал, что сказать. Лина же молча оделась и вышла из квартиры, так больше и не взглянув на меня. Из окна я видел, как она взяла свой велосипед за руль и повела его в направлении Амагера. Дойдя до угла, она подняла голову и посмотрела на наши окна.

Теперь, когда я больше не ощущал на себе укоризненного взгляда Лины, я почувствовал, что та часть меня, которая страдала от несправедливого обвинения, постепенно, но неуклонно одерживает верх. Я постарался припомнить интервью, вновь прокрутил в сознании все то, что было сказано мной и Линдой Вильбьерг. Я не лгал, именно так и были написаны «Внешние демоны», однако подумать, что… Ведь именно любовь к дочери и подвигла меня на то, чтобы описать все эти ужасы. Это были мои самые страшные кошмары, самое отвратительное из того, что, по моим представлениям, могло с ней случиться.

Вскоре я был уже не в силах сдерживать переполнявший меня гнев. Я принялся молотить кулаками по дивану, расшвыривать подушки, пинать мебель, кричать в сторону двери, за которой скрылась Лина.

Я чувствовал себя незаслуженно оскорбленным и преданным. Уж кому-кому, а Лине — единственной из всех! — следовало бы меня понять.

Устав крушить предметы интерьера, я бессильно рухнул на диван.

Постепенно ко мне снова вернулось чувство раскаяния. Если я и не заслуживал адских мук за свое интервью, то уж наверняка был достоин геенны огненной за похождения с Линдой Вильбьерг. То, что случилось между нами, представлялось мне сейчас настолько гротескным, что и изменой-то не выглядело, хотя, несомненно, являлось таковой. Я был самой настоящей свиньей, ужасным отцом и плохим супругом. Весь мой гнев по отношению к Лине растаял — она была права: я плохой человек, способный причинять окружающим лишь боль. Я расплакался, проклиная себя, свое гнусное поведение и жалкую натуру. Бегая по квартире, я бил ладонями по стенам и дверным косякам, с размаху бросался на пол и катался по нему. В какой-то момент под руку мне попалась бутылка джина, который я начал пить прямо из горлышка, и с каждым последующим глотком моя ярость понемногу стихала. Перед глазами у меня все поплыло, свет постепенно становился все более тусклым, затем наступила полная темнота.

Проснувшись, я обнаружил, что лежу на полу в ванной в позе эмбриона. Сильно пахло мочой и рвотой. От этой вони меня так замутило, что едва я успел добраться до унитаза, как меня тут же вывернуло наизнанку. Правда, как оказалось, я мог и не напрягаться, ибо на полу были следы засохшей рвоты и лужицы мочи.

С трудом встав на ноги, я посмотрел в зеркало. На нем была трещина — по-видимому, от моего очередного удара во время вчерашнего буйства. Одна моя бровь была рассеченной. Одежда была насквозь мокрой, сгустки рвоты запутались в волосах, налитые кровью глаза покрывала густая сеть красных прожилок. Несколько минут я созерцал жалкое зрелище, отражавшееся в расколотом зеркале. Затем медленно разделся и бросил одежду в ванну. Налив в ведро воды и моющего средства, я отыскал тряпку и принялся оттирать пол.

Все, хватит.

С этого момента я беру себя в руки.

Необходимо во что бы то ни стало вернуть себе семью. Больше никакого алкоголя и наркотиков, никаких вылазок в город, никаких вечеринок и приемов и уж, конечно, никакой Линды Вильбьерг.

21

Казначейский проезд оказался точь-в-точь таким, каким я себе его представлял, хотя прежде мне не доводилось бывать здесь. Северо-западная часть столицы, всегда казавшаяся мне серой и мрачной, с отчетливо выраженным криминальным душком, ни в коей мере не обманула моих ожиданий, когда я прибыл сюда на такси, пойманном прямо у дома Бьярне и Анны. Получив адрес Мортиса, я постарался как можно скорее покинуть нашу старую «Скрипторию», сославшись на какой-то выдуманный предлог. Было заметно, что Бьярне переживает за меня. Наверняка он полагал, что от них я сразу же отправлюсь в Казначейский. Тем не менее он так ничего и не сказал и не сделал попыток меня остановить. Может, надеялся, что встреча с Мортисом как-то прояснит сложившуюся ситуацию, убедит меня в беспочвенности подозрений на его счет.